С глубоким пиететом относился Д. Мордовцев к памяти Т. Г. Шевчен­ко, о чем свидетельствует и перевод на русский язык (с исправлением отдельных неточностей) воспоминаний Варфоломея Шевченко, и статья «Роковини Шевченка в Петербурзі» («Зоря», 1886, № 6), и предисловие к «Иллюстрированному «Кобзарю» Т. Г. Шевченко» (1896), и организа­ция — на протяжении четверти века, 1880 — 1904 — Шевченковских вече­ров в Петербурге, и учреждение «Общества имени Т. Г. Шевченко для вспомоществования нуждающимся уроженцам Южной России, учащимся в высших учебных учреждениях С.Петербурга» (1898), которое возглав­лял он вместе с известным русским скульптором М. И. Микешиным. Ценнейшим документальным свидетельством очевидца о дружбе, идейной близости Шевченко с вождем русской революционной демократии Черны­шевским, о близких отношениях с деятелями русской культуры — А. Жемчужниковым, А. Толстым, И. Горбуновым, Д. Кожанчиковым, П. Мельниковым-Печерским — являются воспоминания Д. Мордовцева «3 минулого та пережитого (Про батька Тараса та ще про дещо)».

После многолетнего перерыва Д. Мордовцев в 1882 г. вновь обращается к творчеству на украинском языке. Одновременно с брошюрой-памфлетом он пишет своеобразный лирикобиографический очерк «Сон — не сон», который с двумя аналогичными произведениями («Скажи, місяченьку!», «Із уст младенців») был затем включен в книжку «Оповідання» (СПб., 1885). Внимательный рецензент этого сборника И. Франко отметил рази­тельные отличия очерков и по проблематике, и по манере изложения от созданных ранее рассказов, также помещенных в это издание. «Чистый лирик», автор рисует здесь не картины жизни и быта народного, а «свои собственные думы, чувства и мечты», перед читателем предстают не рас­сказы, а «скорее свободные арабески пестрых и часто слабо связанных меж собою рефлексий и картин... Передать содержание этих очерков — очень трудно.

Самые диковинные скачки фантазии служат тут не раз для маскировки, а вместе с тем и для выражения главной мысли автора. Я назвал бы эти очерки своего рода «невольничьими думами», хотя бы уже из-за их затем­ненного, мистического, аллегорического, подлинно невольничьего выра­жения».

Обращение к форме очерков-арабесок было обусловлено многолетним отрывом автора от украинской почвы, недостаточностью непосредственного знания реальных особенностей социальной жизни на Украине. В гнетущей атмосфере 80х годов Д. Мордовцев в стилистике новых очерков нередко злоупотребляет импрессионистически-отрывочной манерой изложения, глухими намеками, обращаясь к отдельным моментам истории Украины («Сон — не сон»), автобиографическим мотивам («Сорока на лозі»), вы­ступая против гнета «драконовской цензуры», душившей развитие укра­инской национальной культуры («Скажи, місяченьку!», «Сорока на лозі», «Не дайте на поругу»). Выступая в основном во львовских изданиях, Д. Мордовец не всегда удерживался от искушения «поддобриться» опре­деленным кругам, превознося даже подчас цесарские порядки в Га­лиции того времени.

В наследии писателя последних лет _{[Подробнее «украинская часть» наследия писателя рассмотрена нами во вступительной статье изд.: Мордовець Д. — Твори: В 2 т. — К 1958.Т. 1. c. 538]} следует выделить воспоминания о Костомарове («Николай Иванович Костомаров в последние десять лет его жизни. 1875— 1885»), Драгоманове («Про незабутне», 1903), а также выдержанные в духе простых, непритязательных «народных рассказов» — новеллы «А все пречиста» (1886; она, по оценке И. Франко, «производит сильное впечатление») и «Луна з «Нової України» (1904), печальная история о тяжкой доле переселенцев, вынужденных покинуть родные места.