Павел улыбался, и был странно светел, что Агата даже не сразу поняла, что он явно только что ревел как младенец.

Павел взглянул на подошедшую Агату лазурными глазами, выглядевшими сейчас чересчур блестящими, и предложил девушке сесть.

– Теперь ты все знаешь. Это должен был рассказать тебе я, а не Вася.

– Я не всё знаю. Думаю, я готова выслушать рассказ из первых уст. – Агата присела на расстоянии, практически на другом конце скамейки; сейчас он уже не казался ей опасным, но предосторожность никогда не повредит.

– Ладно. Я расскажу тебе свою историю, но ты должна знать, что ты мне очень нравишься, и я хочу продолжить общение с тобой. – Павел подсел ближе и попытался взять девушку за руку, но Агата аккуратно убрала руку в карман.

Его взгляд тут же похолодел, он нахмурился, как обиженный ребёнок, но стал рассказывать.

Рассказ молодого красивого атлета был более красочным и длинным, чем в изложении Тагара. Боль, отразившаяся на лице Павла при описании красоты и сексуальности его бывшей жены, заставила Агату возненавидеть эту женщину всеми клеточками своего тела. А на словах «обдолбаный ублюдок» она аж подпрыгнула: Павел сидел, сжав кулаки, мышцы напряглись на его накачанном теле. А ещё после пары высказываний о справедливости жизни и том, что его брат сам себя наказал нелепой смертью за подобное предательство, синеглазый Аполлон расплакался.

У Агаты больше не осталось и сомнений в его непричастности к смерти Кости, и она подсела ближе и, обхватив темноволосую голову Павла, подставила под неё своё плечо.

Так они сидели среди тёплого осеннего денька на белой скамье, а холодный воздух приводил в чувства сотрясающиеся от рыданий тела. По щёкам Агаты тоже текли слёзы, она понимала чистоту момента истины, момента, когда одна сторона раскрылась, и теперь настал черёд второй стороны.

Но она не могла решиться. Не сейчас. Ведь он ещё не отказался от своего правила о запрете отношений с гулящими женщинами, а она как раз такой и является. Это несправедливо. Вот бы кто-нибудь также взболтнул ему о распущенности его молодой подруги, тогда ей бы ничего не оставалось, кроме исповеди перед ним. Но не она сама. Ни в коем случае!

– Павел, как ты думаешь, это было самоубийство или… – Она не закончила вопрос, как бы намекая, что Павел сам поймёт продолжение.

Сейчас его голова больше не покоилась на плече девушки, а они оба вытирали мокрые лица. Агата захлопнула зеркальце, в котором так и не нашла признаков потёкшего макияжа и пристально посмотрела на Павла, который явно задумался над подобным вопросом.

Девушка не выдержала долгого молчания и выложила скороговоркой в одно предложение всё, что секунду назад сложилось в голове:

– Неужели молодой здоровый мужчина в самом расцвете сил мог выпить кофе и заняться спортом? Сбой сердечного ритма обеспечен уже сам по себе. А психостимуляторы типа амфетаминов сами по себе вызывают кардиомиопатию и судороги, тем более, вместе с кофеином и физической нагрузкой. Даже если он был бы просто камикадзе, то вряд ли стал бы устраивать себе такую смерть.

– Ого!

– Что «ого»?!

– Откуда это у тебя такие познания в фармакологии и медицине? – Павел смотрел на неё недоумевающе, с каждой дополнительной секундой её молчания на его лице росло недоверие, и глаза прищуривались, как бы желая разглядеть подвох.

Господи, как она могла так опростоволоситься, практически сдала себя в самый неподходящий момент. Что ж, остаётся давить на то же, что до сих пор срабатывало.

– Так я же в газете работаю, издержки профессии.