— Вот оно что, — опять со вздохом проговорил капитан. — Теперь я понимаю, почему вы так веселы. Послушайте, Карнеро и Педросо, -добавил он через минуту, — вы должны оказать мне услугу.

— Э! — неопределенно воскликнул Карнеро.

— Гм! — задумчиво хмыкнул Педросо.

— Вы не желаете, друзья мои? — с упреком вопросил капитан.

— О! Нет, — поспешно возразил Карнеро.

— Мы отказываемся, — отрубил обычно более сговорчивый Педросо.

— Что? Вы отказываетесь?

— Да, капитан. Но, если вы не будете иметь ничего против, мы можем предложить вам маленькую сделку.

— Согласен, это избавит меня от благодарности.

— Благодарность — это теперь устаревшее дело, капитан, — сказал Педросо, презрительно сморщив губы.

— Ну, и какую же вы мне предлагаете сделку?

— Вы предоставите нам отпуск на месяц, чтобы мы могли повеселиться, где нам заблагорассудится.

— Вы подрядились на какое-нибудь дело, негодяи!

— Я не говорю «нет».

— Ну и как, стоящее это дело?

— Неплохое, капитан.

— А мне разве нельзя будет поучаствовать в этом деле?

— Нет, тут как раз в аккурат на двоих, третий съест всю пользу.

— Тогда не будем больше об этом и говорить… Итак, значит, вы хотите получить отпуск на месяц?

— Да, капитан.

— А что вы мне за это дадите?

— Сто пиастров, — торжественно объявил Педросо.

— Этого слишком мало… вы хорошие солдаты, и я оцениваю ваши услуги по четыре пиастра в день.

— О! Мы столько не стоим, капитан.

— Вы слишком скромны… Сто двадцать пиастров, или вы не получите отпуска… Таким образом, всего-то придется по шестидесяти пиастров на каждого, можно сказать, даром… Кто знает, сколько вы получите за ваше «дело»! Ну, как? Согласны?

— Идет, сто двадцать пиастров, капитан.

— Гм! Мне следовало бы потребовать с вас больше! Ну, да ладно, я слишком добр. Давайте деньги!

— Извините, капитан, а наш отпуск?

— Я подпишу его в одну минуту.

— Ну, знаете, капитан, мы вам даем деньги, а вы нам — товар. Так, по крайней мере, будет справедливо.

Дон Ремиго понимающе улыбнулся и десять минут спустя уже подписывал отпуск и весело клал в карман полученные им от солдат семь унций…

Вечером у дона Мигуэля и его дяди состоялся разговор, затянувшийся далеко за полночь.

Когда все легли спать и в доме погасли огни, молодой человек в сопровождении дона Гутьерре направился к загону, оседлал свою лошадь и тихо выехал со двора, а дядя сам затворил за ним ворота.

Затем дон Гутьерре закутался в плащ, поскольку ночь была довольна прохладная, лег на землю возле забора и стал терпеливо ждать.

Незадолго до восхода солнца, то есть часов около трех утра, послышался приближающийся стук копыт. Вскоре шаги лошади замерли у ворот и кто-то тихо постучал в них.

Дон Гутьерре поднялся и поспешил к воротам — это возвратился дон Мигуэль.

Молодой человек спрыгнул на землю и повел свою взмыленную лошадь в загон, где расседлал ее и тщательно вытер соломой. Затем дядя и племянник направились к дому.

За все это время не было произнесено ни единого слова, и только когда они оказались в кабинете дона Гутьерре, последний заговорил, наконец, со своим племянником.

— Ну, как?

— Все в порядке, — отвечал дон Мигуэль полушепотом.