— Поленница за домом. В подвале — папин токарный станок… на нем выйдет быстрее.

— Ладно, — сказал Бен. — Не волнуйся. Если сможешь, не переживай.

Но мальчик уже отвернулся, утирая глаза рукавом. Бен с Джимми поднялись на черное крыльцо и вошли в дом.

— Каллахэна тут нет, — категорически заявил Джимми. Они уже прочесали весь дом. Бен принудил себя ответить:

— Значит, Барлоу до него добрался.

Он взглянул на обломки креста, которые держал в руке. Вчера этот крест висел на шее Каллахэна. Единственный след священника, какой они отыскали. Крест лежал сразу за телами четы Питри — те действительно были мертвей мертвого. Их головы сокрушили одну о другую с силой, в буквальном смысле достаточной для того, чтобы размозжить череп. Бен припомнил, какую неестественную силу обнаружила миссис Глик, и ему стало нехорошо.

— Пошли, — сказал он Джимми. — Надо их прикрыть. Я обещал.

Они накрыли тела покрывалом, которое взяли с кушетки в гостиной. Бен старался не смотреть и не думать, что делает, но это оказалось невозможно. Когда тела скрылись под ярким узорчатым покрывалом, оттуда вывалилась рука (судя по ухоженным накрашенным ногтям, она принадлежала Джун Питри), и Бен носком ботинка подоткнул ее обратно, скривившись от усилий справиться с желудком. Очертания тел под покрывалом (невозможно было ни принять их за что-то другое, ни отрицать, что они есть) заставили молодого человека вспомнить фоторепортажи из Вьетнама: вымершее поле брани и солдаты со страшными ношами в черных резиновых мешках, нелепо похожих на сумки для гольфа.

Они спустились по ступенькам, каждый — с охапкой желтых осиновых поленьев.

Подвал был владением Генри Питри и великолепно отражал личность хозяина: над рабочей зоной висели в ряд три мощные лампы, затененные широкими металлическими абажурами, что позволяло им отбрасывать сильный яркий свет на верстак, машинную ножовку, пилу, токарный станок и электрошлифовалку. Бен увидел, что Генри строил большой скворечник, настоящий птичий дворец, наверное, чтобы следующей весной повесить на заднем дворе, а синька, по которой он работал, была аккуратно развернута, и каждый угол удерживало металлическое пресс-папье, сделанное на станке. Питри работал деловито, со знанием дела, но без вдохновения. Теперь работа так и не будет закончена. Пол был аккуратно подметен, но в воздухе висел приятный запах опилок, вызывающий ностальгию.

— Ни хрена из этого не выйдет, — сказал Джимми.

— Знаю.

— Дрова, — всхрапнул Джимми и упустил поленья, которые с треском и грохотом посыпались на пол и беспорядочно раскатились там, как бирюльки. Джимми тонко истерически засмеялся.

— Джимми…

Но смех, как зубчики на рояльных струнах, пресек попытку Бена высказаться.

— Мы собираемся выйти и покончить с этой напастью, пользуясь охапкой дров с заднего двора Генри Питри! Как насчет ножек от стульев или бейсбольных бит?

— Джимми, ну что еще мы можем сделать?

Джимми посмотрел на него и с видимым усилием взял себя в руки.

— Тоже еще кладоискатели, — сказал он. — Пройди сорок шагов по северному пастбищу Чарльза Гриффена и загляни под большой камень. Ха! Господи. Можно же уехать из города. Можно.

— Ты хочешь все бросить? Ты этого хочешь?

— Нет. Но одним сегодняшним днем не обойтись, Бен. Прежде, чем мы расправимся со всеми — если вообще сможем — пройдет несколько недель… Ты выдержишь? Сможешь тысячу раз сделать то, что сделал со Сьюзан? Вытаскивать их, визжащих и сопротивляющихся, из шкафов и вонючих дыр только для того, чтобы загнать кол в грудную клетку и размозжить сердце? Ты выдержишь до ноября и не чокнешься?

Задумавшись над этим, Бен уперся в голую стену: полная неясность.