— Невероятно! — проговорил он.

— Государь! — произнес дон Руис, преклонив колено. — Я вас просил помиловать моего сына — убийцу и грабителя! Теперь, государь, я требую справедливого наказания сыну, поднявшему руку на отца.

— О дон Руис, дон Руис! — воскликнул дон Карлос, сбрасывая с себя на миг личину беспристрастности и холодного спокойствия, свойственную ему обычно. — Да знаете ли вы, что требуете смерти сыну?!

— Не знаю, государь, какому наказанию в Испании подвергается подобное преступление, ибо оно не имеет подобного примера в прошлом и вряд ли найдет подражателей; но вот что я говорю моему королю: поправ священные обычаи, стоящие на первом месте после законов Церкви, мой сын Фернандо осмелился ударить меня по лицу, я же не могу ответить на оскорбление, нанесенное мне, поэтому приношу вам жалобу на преступника. Если же вы откажете мне, государь, внемлите словам несчастного отца — я буду взывать к Всевышнему, жалуясь на дона Карлоса, — заявил дон Руис и, поднимаясь с колен, добавил: — Государь, вы слышали мои слова. Отныне это дело касается вас, а не меня…

И он пошел прочь; толпа молча расступалась перед ним, каждый пропускал его, сняв шляпу и склоняясь перед оскорбленным отцом.

Мерседес, увидев, что дон Руис проходит мимо, даже не взглянув на нее и не вымолвив ни слова, потеряла сознание и упала на руки доньи Флор.

Дон Карлос бросил на эту грустную сцену косой взгляд, свойственный ему, и сказал, обернувшись к дону Иньиго, столь бледному и встревоженному, будто обвиняли его самого:

— Дон Иньиго…

— Да, государь, — отозвался верховный судья.

— А кто эта женщина — не мать ли? (И он через плечо указал на Мерседес.)

— Да, государь, мать, — запинаясь, произнес дон Иньиго.

— Хорошо, — сказал дон Карлос и, помолчав, продолжал: — Вы мой верховный судья, и все это в вашем ведении. Располагайте всеми средствами, которыми вы владеете, и не смейте являться ко мне до тех пор, пока виновный не будет взят под стражу.

— Государь, — отвечал дон Иньиго, — уверяю вас, я сделаю все возможное.

— Действуйте без промедления, ибо это дело занимает меня гораздо больше, чем вы полагаете.

— Отчего же, государь? — спросил дон Иньиго, и голос его дрогнул.

— Да оттого, что поразмыслив надо всем, что сейчас стряслось, я так и не припомнил подобного случая в истории: никогда еще к королю не обращались с подобной жалобой.

И он удалился, суровый, погруженный в раздумье, и все повторял про себя:

«Господи, да что же это такое? Сын дал пощечину отцу!»

Король взывал к Всевышнему и просил раскрыть тайну, ибо объяснить ее никто не мог.

А дон Иньиго все стоял, словно окаменев.

XXVII

РЕКА И ПОТОК

Есть жизни, судьба которых предопределена: у иных она течет плавно и величаво, подобно таким многоводным рекам, как Миссисипи и Амазонка, пересекающим тысячи льё равнин от истока до моря и несущим на себе суда, подобные городам, с таким множеством пассажиров, что их хватило бы для устройства целой колонии.

Другие же реки, что берут начало на вершинах гор, каскадами низвергаются с высоты, мчатся водопадами, скачут потоками и, пробежав всего лишь десять-пятнадцать льё, впадают в речку, реку или озеро, но еще некоторое время они будут волновать и вспенивать воды, с которыми смешали свои струи, — только одно это им и остается.

На подробное изучение первых, описание их берегов и окрестностей путешественнику потребуются недели, месяцы, годы; чтобы познакомиться с бурным течением вторых, путнику достаточно несколько дней: ручей, ставший каскадом, каскад, ставший водопадом, водопад, ставший потоком, рождается и умирает на пространстве в десять льё за одну неделю.