Наряду с конгрессом чилийская реакция контролировала судебную систему, в частности Верховный суд. Заговорщиков и террористов, пойманных с поличным, судьи демонстративно выпускали под залог или под честное слово, тянули с процессами над ними или просто оправдывали. Верховный суд объявлял национализацию предприятий незаконной, оспаривал конституционность других правительственных актов и распоряжений. Такую же политику саботажа по отношению к правительству проводила контрольная палата, возражавшая против реквизиции правительством предприятий, хозяева которых занимались экономическим саботажем.

Эти подрывные действия затрудняли, осложняли, препятствовали проведению в жизнь программы Народного единства.

Саботаж правого большинства конгресса, возросшие экономические трудности, давление со стороны США и монополистических компаний, растущая волна террора ультраправых подрывных организаций — все это влияло на настроение средних слоев, чиновников, служащих, мелких торговцев, которым пропаганда правых вбивала в голову мысль, что правительство Альенде считает их своим главным врагом и намерено стереть с лица земли. Средние прослойки начали склоняться в сторону оппозиции. Об этом свидетельствовала ее победа на дополнительных выборах в парламент от провинций Линарес, О'Хиггинс и Кольчагуа в январе 1972 года и выход в апреле из Народного единства радикалов, возглавлявшихся сенатором Бальтрой, которые отражали настроения мелкобуржуазных слоев. Несколько ослабли позиции левых и в Едином профсоюзном центре. Как показали выборы его руководства в июне того же года, 25 процентов членов профсоюза голосовало за кандидатов демохристианской партии.

Наряду с этим усилились нападки на правительство сторонников МИР. Мировцы предрекали незамедлительное поражение Альенде, утверждали, что ему не дотянуть до мартовских выборов, требовали создания параллельной с правительством «власти трудящихся». С этой целью они созвали в городе Консепсьоне так называемую Народную ассамблею, которая была использована правыми для новых выступлений против правительства.

В начале марта 1972 года лидеры национальной партии вместе с финансовыми и промышленными тузамии вожаками из «Родины и свободы» и других подрывных организаций провели тайное совещание в местности Чи-нигуэ близ Сантьяго, на котором обсуждался план нового наступления на правительство. Вскоре после этого председатель национальной партии Онофре Харпа выступил по радио, призывая вооруженные силы и карабинеров свергнуть правительство, если они не желают прослыть трусами. «Мумии» из кожи вон лезли, чтобы спровоцировать военных на антиправительственные действия. Террористы пытались даже взорвать памятник военным героям Чили, что по их замыслу должно было оскорбить армейских чинов и заставить их выступить против Альенде. Офицерам звонили по телефону аристократки, призывая «выполнить долг перед родиной» и спасти ее от коммунизма. Их обвиняли в трусости, посылали им куриные перья, рисунки, на которых были изображены бараны, устраивались всякого рода провокации с целью вызвать в офицерской среде недовольство, брожение, заставить армию выступить против правительства.

Хотя, как потом стало известно, в казармах активно действовали заговорщики, в 1972 году они не могли еще рассчитывать на поддержку армии в целом. Ключевые позиции в вооруженных силах занимали тогда сторонники легализма и конституции. Однако армия была живым организмом, в котором происходили те же процессы, что и во всем чилийской обществе. Марсель Нидерганг, весьма осведомленный корреспондент французской газеты «Монд», писал 4 июня 1972 года: «В Сантьяго общепризнанно, что только серьезная «встряска» заставит вооруженные силы отказаться от традиции аполитичности и невмешательства в дела государства.