Король пытался как-то утешить его, но Ньюпорт не мог успокоиться и не слушал никаких увещеваний. Разумеется, он не осмеливался прямо обвинять меня, однако намекнул, что во дворце есть небольшой кружок, члены которого своими действиями способствуют проникновению в страну католической веры. В частности, он назвал имена моих ближайших друзей Уолтера Монтегю и сэра Тобиаса Мэтью.

– Ваше Величество, – говорил он, – я молю вас выслать за пределы Англии этих людей, ибо они – истинные виновники перемены, случившейся с моей женой.

Карл весьма сочувствовал Ньюпорту, однако понимал, что я очень рада обрести в леди Анне свою соратницу. Он, конечно, знал, что Монтегю – ревностный католик, но не стал наказывать его, ибо не желал расстраивать меня.

Лорд же Ньюпорт, поняв, что король не будет предпринимать против «идолопоклонников» никаких шагов, отправился к архиепископу Лоду и прямо, без обиняков, сказал ему, что Карл находится под влиянием своей жены и не слушает никого, кроме нее.

Архиепископ Кентерберийский был куда лучше меня осведомлен о растущем в стране недовольстве и вдобавок отлично знал, что очень и очень многие считают его тайным католиком. Именно поэтому он решил сделать то, чего я никогда не простила ему. Он выступил на церковном совете и заявил, что после появления в Англии папских легатов Панзани и Конна в Лондоне увеличилось количество католиков. Еще он сказал, что идолопоклонникам не место в стране истинной веры, и предложил незамедлительно привлечь к суду двух ревностных католиков – Уолтера Монтегю и Тобиаса Мэтью.

Услышав об этом, я очень разгневалась и не посчитала нужным скрывать свой гнев от Карла. Мой бедный супруг не знал, как ему поступить. С одной стороны, он понимал, что лорд Ньюпорт и архиепископ не отступятся от своего и будут настаивать на расследовании, а с другой – ему очень не хотелось огорчать меня.

Лишь тогда я поняла, какое влияние приобрела я в королевстве. Ко мне больше не относились как к легкомысленной женщине, любившей наряды и увеселения, но как к одному из монарших министров.

Мне передали, что Лод сказал Томасу Уэнтворту, любимцу короля, недавно вернувшемуся в Лондон из Ирландии:

– Я сейчас точно зерно, очутившееся между двух жерновов, и я молю Бога вразумить меня и наставить на путь истинный.

Джордж, пришедший ко мне, дабы поведать в подробностях о случившемся на совете, был очень взволнован. Таким я его еще никогда не видела.

– По-моему, – сказал он, – мы проявили излишнюю торопливость. Лод предложил закрыть в Англии все католические храмы, не исключая и нашего в Сомерсет-Хаусе. Его речь встретила всеобщее одобрение.

– Но я никогда не позволю сделать этого! – вскричала я.

– Прошу вас быть осмотрительной, – проговорил Джордж. – Иначе вы вообще можете все погубить.

– Не беспокойтесь, – отвечала я. – Мы спасали уже много человеческих душ, и этого у нас никто не отнимет. Я прекрасно знаю Карла. Он никогда не согласится совершить что-нибудь такое, что огорчило бы меня.

Когда Карл явился в мои покои, вид у него был очень удрученный.

– Лод призывает закрыть все католические церкви, – сказал он.

– Что?! – воскликнула я. – Да это же не священнослужитель, а чудовище! Прикажите ему убраться вон из Лондона.