И вот наконец она впервые понесла. Узнав об этом, я очень обрадовалась и написала ей, что, если родится мальчик, она должна назвать его Карлом в честь ее отца и брата.

Вскоре после этого из Голландии пришла печальная весть. Принц Оранский заразился оспой и спустя несколько дней умер. Вдовствующая принцесса Амелия, властная женщина, которая мне никогда не нравилась, распорядилась, чтобы до родов Мэри не говорили о смерти мужа.

И все же такие вести скрыть невозможно, и Мэри вскоре обо всем узнала. Но несмотря на ее горе и отчаяние, ребенок родился здоровым. Я была очень рада. «Наш маленький Карл…» – мысленно обращалась я к внуку.

Каково же было мое разочарование, когда мне сообщили, что принцесса Амелия настаивала, чтобы мальчика назвали Вильгельмом – в честь его отца, и Мэри, к моему огорчению, согласилась.

Рождение ребенка было счастьем, но счастье это омрачила смерть принца Оранского. Услышав о ней, я сказала, что Бог, верно, дает мне знак покинуть этот мир, раз он отнимает у меня всех тех, кто меня с ним связывает. Ведь, надеясь на то, что Карлу удастся вернуть трон, я в значительной мере рассчитывала на поддержку Вильгельма Оранского. А тут еще вдобавок моя дочь пренебрегла просьбой родной матери, не посмев ослушаться свекрови! Я была безутешна и нигде не могла найти успокоения.

Французская королева выразила мне соболезнования в связи с кончиной Елизаветы и моего зятя.

– Жизнь очень жестока, – заметила она. – Человеческое счастье длится лишь краткий миг, сменяясь тяжелейшими ударами судьбы, ибо все мы находимся в ее власти.

Я ответила Анне, что тревожусь за нее.

– Поверьте, – сказала я, – мне довелось на собственном опыте узнать, что такое бунт. Разъяренный народ превращается в толпу дикарей. Я до конца своих дней не забуду, как мой сын Карл прокладывал путь моей карете, когда я покидала Париж. Чернь окружила меня плотным кольцом, и если бы не он, меня разорвали бы на куски.

На лице Анны была написана досада. Она как будто не придавала происходящему особого значения, всецело полагаясь на ум и хитрость Мазарини. Мои предостережения были ей явно не по душе. Видит Бог, я ни в коей мере не пыталась поставить под сомнение достоинства человека, который сделал для меня столько хорошего, когда я в этом очень нуждалась. Тем не менее мое вмешательство привело лишь к тому, что Анна сделала вид, будто никакой Фронды вовсе не существует.

После всего того, что мне пришлось пережить, я слишком хорошо понимала, сколь неразумно подобное поведение перед лицом опасности. Следует всегда быть настороже, готовиться к самому худшему… Если бы мы с Карлом были в свое время чуть осмотрительнее, я не оказалась бы во Франции в положении изгнанницы. Поэтому я, не обращая внимания на нахмуренные брови Анны, продолжала давать ей советы до тех пор, пока она с раздражением не сказала мне:

– Сестра, вы хотите быть не только английской, но и французской королевой?

Я с грустью поглядела на нее и мягко ответила:

– Конечно же, нет. Но вам все-таки следует прислушаться ко мне.

Думаю, она поняла смысл моих слов и даже на какое-то короткое мгновение представила себя в положении королевы без королевства. Она опустила глаза и поспешила извиниться за свой резкий тон. К тому же она была любящей матерью и прекрасно понимала, какое это несчастье – потерять своего ребенка. Обняв меня, Анна сказала:

– О моя бедная сестра! Я разделяю вашу скорбь и догадываюсь, что порой вам хочется оставить этот мир и отправиться в Фобур-Сен-Жак, чтобы поселиться там вместе с монахинями.

– Вы правы, – ответила я с горечью.