а теперь, если вы простите меня, дорогие читатели, я вернусь к блядям, к лошадям и к выпивке, пока еще есть время. если и в них содержится смерть, то, мне кажется, не так хамски будет отвечать только за свою собственную, чем за ту, другую, которую тебе суют в рюшечках фраз: Свобода, Демократия, Гуманизм и/или любая или вся скопом подобная Срань.

первая почта - в 12:30. первый стакан - теперь. а блядво всегда окажется поблизости. Клара, Пенни, Элис, Анна...

вынул ножик из кармана...       

МОЯ ТОЛСТОЖОПАЯ МАМОЧКА   

две хорошие девахи они были - Тито и Лапуся. на вид обеим лет по 60, на самом деле - ближе к 40. а всё пьянство да нервы. мне было 29, на вид - ближе к полтиннику. тоже пьянство да нервы. фатеру оттопырил сначала я, а они уже потом въехали. управляющий меблирашками из-за этого тоже психовал, все время гонял к нам наверх легавых, чуть кто пикни. сплошной мандраж. я даже в центр унитаза ссать боялся.

самое лучшее лучшее время у меня было - ЗЕРКАЛО, когда я рассматривал себя:

пузо распухшее, тут же Тито и Лапуся, пьяные, болеют днем и ночью, мы все втроем болеем, дешевенькое радио орет, трубы все износились, сидим на этом протертом ковре, ах ты ж господи, ЗЕРКАЛО, а я смотрюсь в него и говорю:

- Тито, он у тебя в заднице. чувствуешь?

- ох да, ох боже мой да - ГЛУБЖЕ! эй! ты КУДА?

- а теперь, Лапуся, он вон там перед тобой, а-а? чувствуешь? здоровая лиловая головка, как будто змея арии распевает! чувствуешь меня, любовь моя?

- уууу, дорогуша, я наверное сейчас ко... ЭЙ! ты КУДА?

- Тито, я снова в твоем седалище. я рассекаю тебя надвое. спасенья нет!

- ууу боже ууууу, ЭЙ, ты КУДА? вернись сейчас же!

- не знаю.

- что не знаю?

- не знаю, кому дать его поймать. что же мне делать? я хочу обеих, я не могу ОТЫМЕТЬ вас обеих сразу! а пока я над этим размышляю, меня охватывает ужас краха и агония, что я не смогу его удержать! неужели никто не понимает моих страданий? 

- нет, отдай мне и всё!

- нет, мне, мне!

ТУТ ВСТУПАЕТ ЗДОРОВЕННЫЙ КУЛАК ЗАКОНА И ПОРЯДКА.

бац! бАц! БАЦ!

- эй, у вас что тут происходит?

- ничё.

- ничего? что за стоны, визг и вопли? полчетвертого утра. из-за вас четыре этажа глаз не смыкают, не могут понять...

- да ничё. я играю в шахматы вот с мамой и сестренкой.

- уйдите, пожалуйста. у моей мамочки больное сердце. вы ее пугаете до смерти. к тому же у нее последняя пешка осталась.

- и ТЫ тоже, приятель! если ты еще не понял, тот тут Департамент Полиции Лос-Анжелеса...

- господи, ни за что б не догадался...

- теперь догадался. ладно, открывайте, а не то мы дверь вышибем!

Тито с Лапусей сбежали в дальний угол столовой, съежились там, дрожа, удерживая, обнимая свои стареющие, морщинистые, кирюшные, безумные тела. они были глупо хорошенькими.

- открывай, приятель, мы за последние полторы недели к тебе уже четыре раза заходили по одному и тому же вызову. ты думаешь, нам нравится просто так ходить и швырять людей в каталажку просто потому, что нам в кайф?

- ага.

- Капитан Брэдли говорит, что ему наплевать, черный ты или белый.

- передайте Капитану Брэдли, что мне это тоже безразлично.

я сидел тихо. две бляди дрожали и хватались за свои сморщенные тела под торшером в углу. тупое удушливое молчание ивовых листочков в цыплячьем помете среди недоброй зимы.

они взяли ключ у управляющего, и дверь приоткрылась на 4 дюйма, а дальше ее удерживала цепочка, которую я туда накинул. один легавый со мною разговаривал, а второй отверткой пытался вытолкнуть цепочку из щели. я позволял ему почти что ее выпихнуть, а потом задвигал обратно до упора. стоя, между тем, голышом с восставшим членом.