Затем в один мрачный, холодный и дождливый день в начале декабря мой секретарь приоткрыл дверь офиса и, словно охваченный священным ужасом, объявил, что прибыл мсье Кирос Кассулас, который желает поговорить со мной.

Это было неожиданностью. Хотя Софию Кассулас, у которой, кажется, не было на целом свете ни одного друга, кроме де Марешаля и меня, несколько раз удавалось убедить пообедать со мной, когда она приезжала в Париж за покупками, ее супруг никогда раньше не удостаивал меня чести принять его в моих владениях, и сейчас я никак не ожидал его.

Он вошел в сопровождении нарядного, как всегда, де Марешаля, который, как я заметил, был в лихорадочном возбуждении. Мое удивление возрастало.

Мы едва успели поздороваться, как де Марешаль перешел прямо к делу.

– Бутылка «Нюи Сент-Оэна» 1929 года, мсье Драммонд, – сказал он. – Вы, наверное, помните, что когда-то оценили ее в сто тысяч франков.

– Только потому, что никто не купит ее за такую цену.

– Может быть, продадите ее дешевле?

– Я уже ясно сказал: не продам.

– Немыслимые условия, мсье Драммонд. Но вам, наверное, будет приятно узнать, что мсье Кассулас теперь готов заплатить вашу цену.

Я недоверчиво повернулся к Кассуласу. Прежде чем ко мне возвратился дар речи, он вынул из кармана чек и бесстрастно, как всегда, вручил его мне. Я невольно взглянул на него. Чек был выписан на сто тысяч франков. По нынешнему курсу это равнялось двадцати тысячам долларов.

– Но это просто смешно, – выдавил я наконец. – Я не могу его принять!

– Но вы должны! – встревоженно сказал де Марешаль.

– Мне очень жаль. Все же ни одна бутылка вина не стоит и части той суммы. Особенно вино, которое, может быть, уже погибло.

– Ах, – небрежно сказал Кассулас, – очевидно, именно за возможность выяснить это я и плачу вам.

– Если это единственная причина... – возразил я, но Кассулас покачал головой.

– Нет. По правде говоря, друг мой, это вино решает для меня трудную проблему. Скоро настанет торжественный день, пятая годовщина моей свадьбы, и я думал, как нам лучше ее отпраздновать. Потом меня озарило. Лучше всего открыть бутылку «Сент-Оэна» и узнать, сохранило ли оно свои качества, так ли оно безупречно, как во время своей зрелости? Что может глубже тронуть женщину в подобных случаях?

– Тем хуже, если вино погибло, – возразил я. Моя рука так сжимала чек, что он нагрелся. Мне хотелось разорвать его, но я не мог заставить себя это сделать.

– Неважно. Беру на себя весь риск, – сказал Кассулас. – Конечно, вы должны присутствовать и сами оценить вино. Я на этом настаиваю. Это событие запомнится надолго, чем бы оно ни кончилось. Небольшая компания, за столом нас будет только четверо – и «Сент-Оэн» в придачу.

– Украшением стола должен быть антрекот, – вздохнул де Марешаль. Конечно, телячий. Он прекрасно подойдет к вину.

Они добились своего: назад пути не было. Я медленно сложил чек на сто тысяч франков и положил его в бумажник. В конце концов, я занимался виноторговлей ради заработка.

– Когда вы устроите этот обед? – спросил я. – Помните, бутылка должна несколько дней находиться в стоячем положении, прежде чем вы нальете вино в графин.

– Естественно, я это предусмотрел, – ответил Кассулас. – Сегодня понедельник; обед состоится в субботу. Более чем достаточно времени для того, чтобы прекрасно подготовить все до мелочей.