Диана, пусть твои пока уберут оранжерею. Выезжаем через два часа. Да, еще… Никому из дому ни шагу! Пока не закончим дело, чтобы все были у меня под рукой. Иначе я вас сам на кусочки разберу… Пожалеете, что Владу не достались. Страшила, не скалься! Смотри за ними! Разлетелись!
Когда комната опустела, Диггер подошел к большому зеркалу в роскошной раме, покрасовался в фас, в профиль и сказал вслух:
— На фига тебе это надо, старый пень? — помял рукой энергичное, помолодевшее лицо и добавил: — А еще ничего… Может, и не старый…
Несмотря на непредвиденное осложнение с Владом, а может быть, именно благодаря ему, он был чрезвычайно доволен собой. Впрочем, он всегда был собой доволен.
Женя, счастливо избежав смертельной опасности, вышла вслед за Диной на крыльцо, встряхнулась, как собака после купания, вытерла остатки слез и сказала:
— Все мужчины — дураки. Правда, Дина? — И побежала встречать Наташку и маленького глухонемого бродягу, умытого, приодетого, причесанного и обласканного и девушкой, и ее родителями.
Наташа без возражений приняла необходимость участвовать в делах Диггера. Глухонемой только угукал и улыбался. Дина не без оснований опасалась, что мужская часть персонала ее клининговой компании окажется не столь сговорчивой. Она готовила оборудование к выезду и все чаще посматривала на часы и на ворота. Наталья, заметив тревогу подруги, пришла к ней из оранжереи, и они вдвоем принялись наблюдать, как маленький проворный глухонемой легко перемещался на высоте по веревкам, споро приводя в порядок маковку стеклянного купола.
— Настоящий верхолаз, — похвалила Дина. — Я его на мойку окон поставлю. Ты как его зовешь?
— Не знаю еще… Иногда Эльдаром, иногда Гошей… Он на все имена откликается.
— Гошей лучше, — практично заметила Дина.
— Знаешь, хорошо, что он глухонемой. Я с ним не стесняюсь ни о чем разговаривать. Я ему даже рассказывала про… — И она, наклонившись, что-то зашептала на ухо подруге.
— Да ты что?! — воскликнула Дина. — Я об этом даже маме не рассказываю! А он что?
— Ничего. Он же не слышит. Я и не думала раньше, что это так здорово, когда с человеком о чем угодно можно поговорить.
— А если бы слышал, нельзя?
— Нет, конечно. Что я, дура, что ли? А разговаривать я его научу. Он понятливый. У меня в детстве был попугайчик. Я его научила говорить «Кеша хороший». Вон, смотри, Харитоныч идет. Какой-то убитый совсем…
— А Петра нет с ним? Куда мой толстяк задевался? Здравствуй, Харитоныч. Ты не приболел?
Эксперт «мойдодыров» приблизился, не поднимая глаз и теребя подол красной футболки, точно монашек четки.
— Здравствуй, Диночка, — сказал он робко, глядя в угол. — Рад тебя видеть…
— Что это с тобой, Харитоныч? А Петруша где?
— Нету больше с нами Петруши, Диночка… — замогильным голосом ответил Харитоныч и жалобно всхлипнул.
— Так я и чувствовала… — побледнела Дина и опустилась на поребрик дорожки.
— Не с нами теперь Петруша… — продолжал Харитоныч. — Он нас, грешных и нечистых, променял на лучшее общество…
— Харитоныч, что ты городишь?! — воскликнула Наташа. — Рассказывай толком!
Глухонемой подошел к ней, угукая, улыбаясь, гордо показывая на сияющий в синеве летнего неба стеклянный купол оранжереи.
— Сейчас, Альбертик… — рассеянно погладила его девушка по смуглой руке. — Вижу, вижу, молодец… Сядь вот тут и помолчи, умница… Говори, Харитоныч, что с Петрушей? Он умер от ушибов?
— Он не умер, — запричитал Харитоныч, как пономарь сельской церкви, — он ушел от нас…
— Так он ушел, потому что свалился с купола и ушибся? — продолжала наседать Наташка, в то время как Диана молча смотрела в рот Харитонычу. |