О! Матвей раздраконил Драгена. Быть может, проболтается, кто он такой? Я подозревала, что Драген — внеклассовый маг, способный контролировать хаос в своей голове. В теории таких быть не могло, но я убедилась, что на практике всё иначе.

— Факт в том, — продолжал Драген, — что остальные маги Голдивара — это простые люди, которые делают свою маленькую работу. Создают рулли движения для самоходок, клепают сельскохозяйственных слоггеров, зачаровывают обувь. Кто-то незаконно копирует музыкальные рулли Фрода Орста, кто-то батрачит в цехах «Форендлера», создавая тысячи мелких магических предметов: самоочищающиеся столовые приборы, светильники или слоггеров для любовных утех. Ливлинги, способные превращаться в хищников, отправляются в конторы сельскохозяйственных компаний, и поступают на работу охранниками. Защищают стада лошадей от других хищников. Фулели создают однотипные театральные умобразы, герои которых испытывают разнообразные приключения. Путаники работают на прокладке туннелей в горах.

— Хм…

— Факт в том, Матвей, что маги — это ремесленники, которые, отработав рабочий день, возвращаются домой, открывают бутылочку дрикка и садятся перед театральным умобразом. Даже если они и помышляют о власти, то у них нет возможностей её взять. Ну, а то, что гувернюрство — это тяжкий труд, я уже говорил.

Матвей не сдавался:

— Но всё же… Маг, пусть даже Первой Отметки, способен уложить простого воина?

— Ровно настолько, насколько сапожник способен уложить вооружённого тренированного солдата армии Гувернюра. Только если очень повезёт.

— Но защитное поле…

— Защитное поле — это сложнейшее магическое действие. Тебе, как внеклассовому, этого не понять. Например, она — поймёт.

Так как Драген кивнул на меня, я подтвердила:

— Я весь первый курс училась создавать защитное поле, которое могло бы задержать хотя бы муху или плевок наставника. Чего уж там говорить о стрелах арбалетов, которые зачаровали армейские маги?

Матвей поднял руки:

— Ладно, сдаюсь. Был не прав.

— Это не вопрос правоты, — смягчился Драген. — Это вопрос осведомлённости об устройстве мира, в котором ты очутился. Ты же попал сразу в такие условия, в которых обычный голдиварец никогда не окажется.

2

После этого разговора Матвей замолчал и отвернулся к окну. Так же молча он что-то делал на своём фотоаппарате: то ставил, то снимал окуляры. То смотрел задумчиво в окно. И вдруг — вскидывал фотоаппарат и делал снимок.

Он был так занят, что я наблюдала за ним, не таясь. Любовалась его красивым лицом и ловкими движениями, когда он прислонял к глазам уродливый фотоаппарат.

В душе моей снова шевельнулось что-то вроде зависти к Аделле. Она и красивая, и сильная, и Матвею нравилась. А я кто? Белобрысая девушка, похожая на миллионы таких же белобрысых девушек Химмельблю. Вдобавок мечтала работать в промышленности. Я — один из тех ремесленников, о которых только что презрительно говорил Драген. Стыдно сказать, но я тоже любила после тяжёлого учебного дня раскатать на столе рулль какого-нибудь популярного умобраза. Одну из тех бесчисленных историй с продолжениями. «Сериалы», как назвал их Матвей.

Впрочем, чему завидовать? Аделла была в плену у Первомага, а я принимала участие в делах, от которых зависела судьба двух миров.

Неплохо для белобрысой скромняжки? Только я этого вовсе не хотела, а вот Аделла только об этом и мечтала всю жизнь.

Я сама так погрузилась в эти мысли, что только сейчас заметила наведённое на меня тёмное око фотоаппарата. Матвей давно меня фотографировал, а я и не видела!

Я закрыла лицо руками:

— Ну, ты чего? Я же нерасчёсанная и лицо опухшее…

— Нормальное лицо, — ответил Матвей, убирая окуляр.