– Я же говорил!
Жмуркин повернулся к друзьям.
– Я был прав! – Жмуркин потряс самовар. – Я был прав! Как всегда, прав!
Он торжествующе поднял самовар над головой.
Плот тем временем вырулил от забытой и затопленной деревни Ежовки, выбрался на главное течение и теперь вовсю набирал скорость. Витька отвернулся от упивавшегося добычей Жмуркина и поглядел назад.
Деревня Ежовка показалась ему эскадрой кораблей, проигравших морское сражение. Линкоры и крейсера уже отправились на дно, победители ушли и дымят трубами из-за горизонта, а на месте боя остались хромые миноносцы, парочка недобитых канонерок, шлюпки со спасшимися моряками и мусор. А скоро и этого не останется.
Так подумал Витька. Река повернула, и плот повернул вместе с ней, и перед этим Витька увидел, как дом, в котором они пересидели ночь, снялся с места. Вода подняла его с фундамента, пронесла несколько метров, после чего разобрала на части. Крыша разорвалась, и вместо дома остались лишь куча брёвен, мусор и пыль, и прах, пыльный выдох в небо.
– Вот и всё, – печально сказал Генка. – Всё закончилось…
– Дом колдуна утонул, – сказал Витька. – Теперь не узнаем, что за надпись на стене была. И почему круг выжженный.
– Это не всё закончилось, – возразил Жмуркин. – Это всё началось. Не пойму, откуда у вас такая тоска, а? Самое интересное в жизни ещё впереди. А вы сидите, сопли на кулаки наматываете…
Жмуркин чихнул.
Витька и Генка снова отдали свои куртки Жмуркину. Впрочем, ему было и так не холодно – он сидел, обложившись дранкой и прижимая к себе раритетный самовар.
И был счастлив.
И солнце, уже верно показавшееся из-за горизонта, весело пригревало.
– Смотри-ка ты, – кивнул Генка. – Первый раз в жизни Жмуркин сумел закончить то, что начал.
Плот вытянуло к руслу реки и понесло.
«Мазай»
Плот несло по разлившейся реке, хотя от самой реки не осталось ни берегов, ни русла. Мутная весенняя вода, и только. Лес. Мусор. Вывороченные деревья.
Суша тоже иногда встречалась – по сторонам то и дело возникали холмы, не тронутые разливом, они возвышались как горы. Витька предлагал причалить, но Генка сказал, что смысла высаживаться на безлюдную землю нет.
– Лучше поплывём, – сказал он. – Так надёжнее. Рано или поздно нас вынесет к поселению, я не сомневаюсь.
Жмуркин, конечно, сомневался, но не самозабвенно, предположил всего лишь, что разлив может вынести плот куда угодно, в деревню маньяков, к заброшенной штольне с древним злом, если повезёт, в пространственный портал.
– Говорят, они во время разлива везде открываются, – сказал Жмуркин и покрепче прижался к самовару. – Можно попасть в другой мир.
– Да мы давно уже попали, – сказал Витька. – Только ещё не поняли. Вот приплывём к людям, они нас спасут, отправят домой. А там…
– Ты, Витька, как я погляжу, фонтазд. – Жмуркин похлопал самовар по квадратному боку. – В твоём возрасте это лечится трудотерапией, я устрою тебя на лето на бетонный завод.
– Почему фантаст? Я больше про путешествия люблю… Это ты нам всякую чертовщину впаривал, между прочим.
– Фонтазд-фонтазд, – настойчиво сказал Жмуркин. – Ещё расскажи сказку, что мы утонули в той избе. И на самом деле мы – не мы, а духи. Я этих сказок в детстве наслушался. От тебя же. Так что сами вы утонули. А я жив.
Жмуркин похлопал самовар по боку.
Витька устроился поудобнее на плоту, тоже уселся на дранку, только Генка продолжал грести доской, никак не мог смириться с тем, что не может управлять движением. |