Живя в Грузии, Михаил Татищев сразился с турками.

Всего сорок стрельцов участвовало в битве под Загемой, но именно их дружный залп не только остановил турецкое войско, но обратил в бегство.

— Ты прав, Михаил, — согласился Дмитрий с Татищевым. — Бояре пусть будут в осаде, наступать буду я.

Дратья снежками.

С тремя ротами своей охраны, где командирами были француз Маржерет, шотландец Вандеман и ливонец Кнутсен, Дмитрий расположился у подножия сверкающей твердыни.

Снежный замкнутый вал, сложенный из огромных катанных глыб, взыгрывал высотою и был с кремлевскую стену. Хрустальные башни из пиленого голубого льда сверкали алмазными зубцами и жители Вязем толклись у изб, дивуясь на чудо, которое сами и сотворили по воле царя для его царского величества потехи.

Завороженный, как мальчишечка, сопли только и не достает до полного восторга, стоял перед сказочным замком царь Дмитрий.

Он стоял один, перед сверкающей белой горою, под взглядами тех, на кого вышел.

Вся Дума, все князья с княжичами, вся старая домовитая Русь взирала на него с потешной стены.

— А царевич-то в Угличе каждую зиму крепости на Волге ставил? — сказал боярину Василию Шуйскому, только-только привезенному из ссылки, боярин Михаил Татищев. Спросил и дышать перестал, ожидая ответа.

Промолчал Шуйский. Снежки ощупывал, лежащие перед ним горкою. Глазки кроличьи, красные, реснички поросячьи, как щетинка. Личико остренькое, ни ума в нем, ни осанки. Положи ничто — оно ничто, поставь ничто — оно ничто. Фу! — и весь сказ.

Человечек внизу поднял вдруг руку и что-то закричал веселым звонким голосом.

— Чего? — не расслышал князь Василий, встрепенувшись и обращая свою куриную головку к Татищеву.

— Говорит, что мы есть Азов!

— Азов?! — удивился Василий. — С чего бы-то?

— На Азов собираемся. Лета ждем. Придет лето, и айда!

Дмитрий и впрямь звал выскочившие из снежных окопов иноземные свои роты — на Азов.

— Возьмем нынче — возьмем и завтра. Нынче потеха — завтра дело. Азов! Азов!

Размахнувшись длинной рукою, пустил тугой снежок в глазевших со снежной стены бояр.

И точно в лоб! И кому? Бедный Василий Иванович затряс куриною головою, оглушенный расшибленный.

Сел. Заплакал.

Многоязычный радостный рев одобрил меткость вождя. Армия Дмитрия, осыпаемая снежками, упрямо полезла на вал, отвечая редко, да метко.

Дмитрий, прикрываясь локтем, озирал наступающих, их трудную медлительную поступь, ведь чтобы сделать шаг, нужно носком сапога пробить лунку для опоры.

Засвистал вдруг в два пальца, тонко, пронзительно. И когда все посмотрели на него, кинулся вверх, как огромный паук, опираясь на стену руками и ногами. И вот она вершина. Дмитрия пхнули валенком в самое лицо.

Опрокинулся, отпал от стены, но кошкой, кошкой перевернулся в воздухе и заскользил вниз, лицо держа к опасности.

— На Азов! — крикнул он снизу, сияя озорной улыбкой. — Бей брюхатых!

Блистающая туча прибереженных для решительного натиска, оледенелых снежков обрушилась на головы бояр.

Где же почтенному устоять перед грубой молодостью?

Бояре были сметены с вала, сшиблены вовнутрь крепости, в глубокий снег.

— Хорошо! — кричал Дмитрий, стоя под стягом на валу. — Всем по чаре и по девке!

И хохотал, глядя на разбитые в кровь рожи бояр.

— Давайте-ка еще раз! Трубач! Отбой! Приготовиться ко второму приступу.

Когда спустились с вала, к Дмитрию подбежал красный, потный Басманов.