Снова вылезаю из под одеяла и смотрю на плакат, осторожно опускаю одну ногу на пол и долго на ощупь отыскиваю шлепанец. Наверное, закинула вчера под кровать. Опять убираю ногу под одеяло. Обломовщина! Обломовщица! Обломщица!

Конечно, обломщица и динамистка. Лежу и с удовольствием, даже каким то болезненным наслаждением вспоминаю вчерашний вечер.

Но нет, нет, нет! Все по порядку!

Меня почему то непременно хотят выдать замуж за порядочного человека: и мама, и мамины подруги, и мамин муж, и бабушка, и даже ее подружки старушки подыскивают мне женихов – своих сыновей, внуков, племянников, внучатых племянников, уверяя, что все они очень достойные молодые люди, с целым набором самых лучших качеств и добродетелей, совсем без недостатков. Мне говорят, что я уже далеко не девочка, а после тридцати выйти замуж – это почти так же сложно для меня, как получить Нобелевскую премию по литературе. Все они в один голос и в два моих бедных уха твердят, что если я буду оттягивать замужество, то перспектива родить ребенка на старости лет и быть ему не то мамой, не то бабушкой для меня вполне реальна. Окружающие снова и снова дают мне понять, что я совершенно ненормальный человек. Во первых, потому что в моем паспорте уже нет места для штампа об очередном бракосочетании, во вторых, потому что я не хочу сейчас рожать детей, и в третьих, мне намекают, что разговаривать на столь важную тему я могла бы и повежливее!

Надоели! Надоели все!

Меня так извел мой последний брак, что вот уже два года я наслаждаюсь полной свободой действий и решений. После развода я даже как то поумнела, наверное, оттого, что мне не доказывают каждый день, что женщина – это не человек, а существо, промежуточное между человеком и домашним животным. Есть, например, женщины стервы. Они напоминают кошек – ласковые с виду, но время от времени показывают свои коготки. Есть женщины, похожие на коров, – с ними тепло, спокойно, они большие и заторможенные. Есть и бабы коршуны, которые, если что не так, глаза выцарапают и пустят бедного супруга по миру. Такие обычно – худые и злющие. Есть – павлины, вернее павлинихи, невероятно красивые, но глупые. Я же все три года своего последнего брака была каким то дикобразом, или нет, скорее, неизвестным до сих пор в зоологии подвидом, этакой смесью из всех вышеперечисленных животных: когда бежала из магазина с сумками наперевес, напоминала гончую собаку; когда стирала кучу белья, по уши утопая в пузырьках от порошка, очень уж была похожа на загнанную лошадь в предсмертном состоянии с пеной у рта; когда пылесосила – изможденную клячу, которая пасется в пустыне, отыскивая зеленую травку среди колючек; к вечеру, тупо уставившись в телевизор, – сомнамбулу; ночью, во время любовных утех… В эти моменты Толик никогда ни с кем меня не сравнивал, потому что был скуп на комплименты, а может, потому, что в такие минуты я чем то отдаленно напоминала ему человека, или потому, что он всегда закрывал глаза?..

Не хочу ни с кем знакомиться! Надоели все!

И вообще, если быть до конца честной, то вот уж два месяца как я влюблена и совершенно не знаю, что мне с этой любовью делать, – ведь тот, в кого я влюблена, даже не ведает об этом…

Впервые я увидела его этим летом, когда ездила в редакцию получать гонорар за предыдущую книгу. Если бы на моем месте была моя бабушка, она ни за что не влюбилась бы в мужчину в белом костюме. Напротив, она скорее всего шарахнулась бы от такого в сторону и подумала, что у него не все в порядке с головой.

Бабушка не раз повторяла историю от том, как за год до начала Великой Отечественной войны ждала на перроне своего жениха и вдруг, увидев вдалеке человека в белом костюме и приняв его за будущего мужа, спряталась за вокзальную кассу, решив ни за что не выходить за него замуж.