«Какой храбрый малый, — подумал возница. — Подобных не так-то много встретишь в землях, лежащих южнее Рио, — да и в любых землях…»

— Ты очень мал, — говорил тем временем низкорослый, мрачноватый на вид человек. — Как же получается, что ты так храбр?

— Прошу вас, Пресиденте. Умоляю — не говорите сейчас больше ничего. Мы приближаемся к особенно опасному месту, — говорил Чамако с робкой застенчивостью.

— Я не боюсь, малыш. — Эль Индио похлопал его по плечу. — Разве у меня нет доброго индейского следопыта?

— Пресиденте, прошу, ни слова больше. Вы не знаете полковника Ортеги.

— Я имел дело с ему подобными. Я хорошо его знаю. Они все похожи друг на друга — трусы, шакалы. Не бойся, малыш. Как, ты сказал, тебя зовут?

Чамако назвал себя, и маленький человек кивнул.

— Доброе индейское имя: оно означает именно то, что говорит. Сколько еще до переправы, малыш?

Они пробирались по проходу, проделанному в пустом прибрежном кустарнике, через ивняк и тростники. То была местность, излюбленная ночными тварями. Никто, кроме малорослых мужчин да мальчиков, не стал бы пробираться здесь вовсе — да и то уж очень маленьких мужчин и мальчиков. Если б рейнджеры попытались узнать, отчего апачи, набегавшие из Чихуахуа, исчезали здесь у них на глазах, на американском берегу Рио — так все дело было в том, что рейнджеры отыскивали лазейку в кустарнике, пригодную для обычного смертного, а не для индейца из Чихуахуа.

Но Чамако Диас был не просто маленьким индейцем — он был патриотом.

— Пресиденте, — умолял он сейчас, — тише. Пожалуйста, экселенсе. Мы уже к ней подходим.

Маленький человек в черном костюме улыбнулся.

— Ты смеешь обращаться ко мне в столь краткой форме? — сказал он. — Ты, индейский мальчик? Голоштанный оборвыш с пограничья? Прибрежная крыса речной поймы? Ай!

— Пресиденте, — отвечал мальчик. — Я попрошу вас еще только раз. Я знаю, что вы не боитесь Палача. Я знаю, что я — всего лишь бедняк, ничтожество. Но вы в сердце моем живете рядом с Господом Иисусом. Я умер бы ради вас, Пресиденте, так же, как за Него, и даже скорее. Но я поклялся переправить вас через реку к месту встречи. Я поклялся доставить вас в Толтепек сегодня к полуночи. А значит — зачем нам умирать, когда вам следует жить во имя народа нашей страдающей Родины? Я веду вас в Толтепек, Пресиденте. И если вы будете продолжать говорить вслух — я умру, даром, и Мехико никогда не получит денег, что вы несете. Но хуже всего, что не будет вас, Пресиденте. Я не смогу этого вынести. В вас — наша общая жизнь.

Они остановились. В луче лунного света, пробивавшемся сквозь арочные ветви над ними, Эль Индио увидел, как по смуглым щекам Чамако Диаса катятся слезы. Он быстро нагнулся и пальцами вытер их.

— Индейцы не плачут, — строго сказал он мальчику. — Веди дальше. Я буду молчать.

Чамако с трудом сглотнул. Быстро поднес руку к предательским глазам. Голос его задрожал от уязвленной гордости.

— То была ветка, Пресиденте. Мелкие ветки пружинят и хлещут по лицу. Вы знаете, как это бывает.

Эль Индио снова кивнул.

— Конечно, малыш. Я бывал в кустарниках много раз. Идем вперед. Я болтал, как старуха, слишком долго. Мы ведь оба индейцы, не так ли? Вамонос!10

Прямой, как ружейный ствол, Чамако Диас на миг застыл перед ним. Потом, нырнув снова в заросли, он двинулся вперед. Эль Индио проследил за ним взглядом. Перед тем, как нагнуться, чтобы последовать за мальчиком, он поднял голову, взглянув на луну.