— А больше вам их не в чем упрекнуть? — спросил кардинал, проницательно заглянув монаху в глаза.

— И потом, они повесили моего адмирала! — добавил Фра Пачифико, грозя кулаком в сторону британского флота.

— Это и есть тот грех, за который ты пойдешь к Гробу Господню просить им прощения?

— Прощения для себя!.. Не для них.

— Для тебя? — спросил Руффо с изумлением.

— Разве я им не споспешествовал? — возразил монах.

— Каким образом?

— Служа неправому делу. Кардинал улыбнулся.

— Значит, по твоему суждению, дело короля неправое?

— По моему суждению, не может быть правым дело, которое привело к казни моего адмирала. Сама справедливость, сама верность и честь — вот кем он был.

Лицо кардинала омрачилось, он подавил вздох.

— Недаром, — продолжал монах мрачным голосом, — Небеса сотворили чудо.

— Какое же? — спросил кардинал, которому уже доложили о странном видении, испортившем праздник на борту «Громоносного».

— Тело мученика поднялось со дна морского, где оно пребывало целых тринадцать дней, и явилось, дабы обвинить в смерти своей короля и адмирала Нельсона; и уж, конечно, Господь Бог не допустил бы этого, если бы казнь была справедливой.

Кардинал поник головой. Помолчав с минуту, он сказал:

— Понимаю. Значит, ты хочешь искупить невольное участие свое в этой казни?

— Именно так, монсиньор, и вот почему я прошу вас указать мне самый прямой путь к Святой земле.

— Самый прямой путь — это взойти на судно в Таранто и сойти в Бейруте. Но раз ты ничего не хочешь принимать от англичан…

— Ничего, монсиньор.

— Тогда вот каков твой маршрут… Хочешь, чтобы я тебе его записал?

— Я не умею читать; но не беспокойтесь, у меня хорошая память.

— Ну что ж. Ты пойдешь отсюда через Авеллино, Бене-венто, Манфредонию; в Манфредонии сядешь на судно и доплывешь до Скутари или Дельвины; ты пройдешь через Пиерию и прибудешь в Салоники, в Салониках сядешь на корабль, который доставит тебя в Смирну, или на Кипр, или в Бейрут. Из Бейрута три дня пути до Иерусалима Там ты спустишься к францисканскому монастырю, поклонишься святому Гробу Господню, испросишь прощения своему греху, а заодно и моему прегрешению.

— Неужели ваше преосвященство тоже совершили грех? — спросил Фра Пачифико, с удивлением глядя на кардинала.

— Да, великий грех, и Господь, читающий в сердцах людских, может быть, простит мне его, но потомки не простят никогда.

— Что же это за грех?

— Я восстановил на троне, который был низвергнут промыслом Небесным, клятвопреступного, глупого и жестокого короля. Иди, брат, иди! И молись за нас обоих!

Пять минут спустя Фра Пачифико верхом на своем осле уже ехал по дороге на Нолу — то был первый этап на пути его в Иерусалим.

Этот белый флаг вселил в короля столь прочные надежды, что он — как вы, вероятно, еще не забыли — написал в Палермо об ожидаемой на следующий день капитуляции форта.

Король ошибся; впрочем, форт не сдался на следующий день не по вине полковника Межана, надо отдать ему справедливость, а по вине самого короля.

Король так напугался вечером 10 июля при появлении трупа Караччоло, что весь следующий день оставался в постели, дрожа от лихорадки и отказываясь подняться на палубу. Тщетны были все заверения, что в согласии с его королевским дозволением тело уже в десять часов утра было похоронено в церкви Санта Лючия; он только качал головой, словно говоря: «Когда имеешь дело с таким молодцом, ничего нельзя знать наверняка».