Нам предстоит познакомить Францию с революцией, которая ей пока еще мало известна, поскольку, во-первых, совершалась в такое время, когда собственная революция полностью поглотила внимание французов, во-вторых же, потому что часть рассказываемых нами событий, заботами правительства укрытая от глаз света, была неизвестна самим неаполитанцам.

Уведомив об этом, мы возвращаемся к нашему повествованию, чтобы посвятить несколько строк разъяснению перемирия в Спаранизе, которое вызвало 10 января, в день, когда оно стало известным, удивление всего Неаполя.

Ранее мы уже рассказали о том, как город избрал своих представителей, как решил обратиться к главному наместнику и послал к нему депутатов.

В результате трехкратных попыток договориться стало ясно, что князь Пиньятелли достойно представляет абсолютную королевскую власть, пусть состарившуюся, но все еще могущественную, а город — власть народную, нарождающуюся, но уже сознающую свои права, которым предстояло получить признание только шестьдесят лет спустя. Две эти власти, естественно недоброжелательные друг к другу и враждующие между собой, понимали, что не могут действовать сообща. Между тем народная власть одержала первую победу над королевской: это было создание национальной гвардии.

Но в стороне от этих двух партий, представляющих одна королевский абсолютизм, другая — верховную власть народа, существовала третья, если так можно выразиться, — партия разума.

Она была профранцузской, с главными ее представителями мы познакомили наших читателей в первых главах нашей книги.

Зная о невежестве низших сословий Неаполя, о испорченности знати, о разобщенности буржуазии, едва только появившейся и еще ни разу не призывавшейся к управлению государственными делами, эти люди полагали, что их соотечественники неспособны к самостоятельным действиям, и всеми силами души желали французского вторжения, без которого, по их мнению, неаполитанцы истребят друг друга в гражданских смутах и внутренних междоусобицах.

Итак, для того чтобы создать прочное правительство в Неаполе — а в представлении людей этой партии, такое правительство должно было быть республиканским, — итак, для того, чтобы создать республику, требовались твердая рука и честность Шампионне.

Эта партия, единственная из трех, знала твердо и ясно, чего она хочет. Что касается партии короля и партии народа, на объединение которых питали надежду утописты, то тут все представляло трудность: король не знал, какие уступки следует делать народу, народ не знал, какие права он должен требовать у короля.

Программа республиканцев была простой и ясной: правление народом им самим, то есть его выборными.

Но странно устроен наш бедный мир: то, что ясно и просто, всегда труднее всего претворить в жизнь.

Получив с отъездом короля свободу действий, вожди республиканской партии собрались на этот раз не во дворце королевы Джованны — тайна стала теперь бесполезной, хотя некоторые меры предосторожности при таких собраниях еще принимались, — а в Портичи, у Скипани.

Там было решено сделать все возможное, чтоб помочь французам войти в Неаполь и учредить под защитой Французской республики республику Партенопейскую.

Итак, подобно тому как город обращался за помощью к своим депутатам, республиканские вожди открыли двери своих тайных собраний для известного числа своих единомышленников и все решалось большинством голосов. Четверо оставшихся руководителей (заключение Николино в форте Сант'Эльмо и отсутствие Этторе Карафа уменьшило число республиканских вождей до четырех) не имели достаточно власти, чтобы направлять обсуждения и влиять на решения.

Вот почему в республиканском клубе в Портичи большинством голосов — исключение составляли именно эти четыре голоса: Чирилло, Мантонне, Скипани и Веласко — было решено начать переговоры с Роккаромана, который только что отличился в битве с французами при Кайяццо, и с Молитерно, который недавно дал новые доказательства своего пылкого мужества, проявленного им еще в Тироле в 1796 году.