Хибла часто вспоминала несколько месяцев за год до замужества, проведенные в советском санатории – огромном каменном дворце, окруженном роскошным парком с фонтанами и скульптурами. Там она была безмерно счастлива, не переставая восторгаться великолепием убранства, вежливыми улыбчивыми коллегами и особенно – одеждой, которую выдали ей совершенно бесплатно: белоснежным воздушным халатом длиной чуть ниже колен и бежевыми туфлями на квадратных каблуках. До этого ей всю жизнь приходилось наряжаться в черное, и единственным украшением ее невзрачного платья был переданный ей по наследству от матери широкий пояс с золотой вышивкой. Пояс считался семейной реликвией, и надевать его разрешалось лишь по праздникам, а в остальное время он просто лежал в сундуке.

После окончания сухумского медучилища в девятнадцать лет Хибла получила работу санитарки в санатории с красивым названием «Седьмое небо» и очутилась в совершенно другом мире, прекраснее которого не знала. Проследовав впервые сквозь вычурные металлические ворота и очутившись по ту сторону высокой бетонной стены перед великолепным дворцом, утопающим в пальмах и магнолиях, Хибла с открытым ртом замерла на ступенях широкой каменной лестницы, ведущей вверх, к парадному входу. Увиденное казалось ей невероятным, словно возникло из сказки о богатом падишахе – из мраморных фонтанов били струи воды, сверкая на солнце ярче алмазов, извилистые бетонные дорожки, разбегающиеся по обеим сторонам парка, манили пройтись под сенью раскидистых кедров и эвкалиптов, разнообразные скульптуры, белеющие в зелени повсюду, будто специально появились здесь, чтобы поприветствовать новую гостью – спортсмены и спортсменки, застывшие в стремительном порыве какого нибудь движения, мальчишки и девчонки в пионерских пилотках с горнами, изогнувшиеся в прыжке дельфины, расправившие крылья альбатросы – фигуры на высоких постаментах придавали парку музейный шик. Хибла оробела от невиданной роскоши. Даже Сухум, потрясший ее высокими зданиями и широкими улицами, померк по сравнению с увиденным здесь. Внезапно она остро почувствовала какой то невероятный восторг, будто до этого она скиталась в поисках какого нибудь приюта и теперь неожиданно обрела то, чего ей давно и мучительно не хватало. Атмосфера изысканности и спокойствия идеально совпала с ее внутренним душевным состоянием. Словно две отдельные мелодии, соединившись, гармонично дополнили друг друга.

Хибла представляла себя царицей, прогуливаясь по просторным, залитым солнцем, холлам с колоннами, стуча каблуками по разноцветной блестящей плитке, выложенной причудливыми узорами и даже картинами, на которых были изображены счастливые улыбающиеся детские лица. Правда, позже она заметила, что настоящие дети, находящиеся на лечении, выглядели не так жизнерадостно – бледные, болезненные, с потухшими глазами и почти все почему то лысые. Это были больные дети, вызывающие острую жалость, и она старалась сделать для них все, что было в ее силах – дарила им тепло, ласку и улыбки, считая это своей основной задачей.

Их было очень много. Сотни ребятишек, отмеченных печатью смерти. Почти каждый день кто нибудь из них умирал. Хибла услышала однажды разговор двух докторов, проходивших по коридору в тот момент, когда она мыла пол. «Они умирают, и мы абсолютно ничем не можем им помочь!» – сказал один из мужчин, пожилой и очень сутулый. «Да… А они спрашивают, когда их выпишут, просятся домой. Приходится врать. Так тяжело смотреть им в глаза», – ответил второй, с виду намного моложе, но с глазами старика. Сердце Хиблы сжалось в тот момент. «Что же за хворь такая на них свалилась?» – подумала она и как то спросила об этом у одной из санитарок, ответственной за другой этаж.