Когда мы полюбим истину и возненавидим неправду, но не носителей неправды, когда у нас не будет потребности гипнотизировать себя и далее кадильницами, ритуалами и церемониями, когда мы сможем посмотреть в глаза обнаженной истине и не ослепнуть, когда мы сможем отбросить наши самые сокровенные верования и не оглядываться на них с сожалением. Вот тогда мы будем свободны…

Еще одна стрела пронзила полог палатки. Пьетро рассмеялся.

– Вставайте! – скомандовал он. – Не будем умирать лежа в грязи. Поднимите голову, мои рыцари, глянем в лицо судьбе – и улыбнемся. Если нам суждено умереть, неужели мы не умрем с достоинством? Они встали, явно пристыженные

– В этом бурдюке, – сказал Пьетро, – осталось немного вина…

Утром крестоносцы двинулись обратно, к Дамиетте. Однако они увязали в грязи, гибли сотнями. Тонули. Их уничтожали стрелы, камни.

Пьетро удалось вывести своего коня из грязи. Он увидел группу сарацинских всадников. Их было человек двадцать. Его ум работал очень четко. Он знал, какой у него выбор – умереть в вонючей канаве, глотая грязь и ил, или погибнуть на этом холме в окружении врагов. Ни один из этих вариантов его не привлекал.

Он слегка вздрогнул, глядя на грязную воду. Подумал об Ио и об Элайн. Он поручил их попечению Бога. Потом он бросился на противников.

Но столкнуться со всадниками ему не довелось. Небольшой камень, выпущенный баллистой, ударил в шлем и смял его. Пьетро свалился с седла в желтую грязь.

Когда он открыл глаза, то понял, что лежит на склоне холма. Высокий и плечистый шейх склонился над ним, его кинжал упирался в горло Пьетро.

– Аллах Акбар! – сказал шейх. – Аллах велик!

Пьетро улыбнулся. Выбор оказался простым. Он может остаться в живых и когда-нибудь вернуться в Италию, к Элайн.

– Аллах Акбар, – согласился он.

– Нет Бога, кроме Аллаху, – угрожающе прорычал шейх.

Пьетро вновь улыбнулся.

– И Мухаммед пророк его!

Клинок отодвинулся от его горла.

– Вставай, франкская собака, – сказал шейх. – Этими словами ты спас себе жизнь…

– Не моими словами, о, шейх, – ответил Пьетро, – а словами милостивого Бога.

Шейх уставился на него. Другие сарацинские рыцари тоже с любопытством смотрели на них.

– Как это получилось, что ты, франк, так хорошо говоришь на языке людей Аллаха? – спросил шейх.

– Я учил его в юности, – сказал Пьетро, – на Сицилии от ходжа и хаджи, живущих в той стране. Вместе с сыновьями вашего народа я учился цитировать Коран. В доме, где я вырос, ни на каком другом языке не говорили, потому что, хотя мой опекун был еврей-книжник, он свою молодость провел в мусульманской Испании…

– Хорошо! – отозвался шейх и обернулся к остальным рыцарям. – Этого я оставляю себе. У меня есть торговые дела с этими франкскими собаками из Венеции. Он будет следить за моими счетами, и никто не сможет запутать его непонятной речью. Потому что, видит Аллах, мне надоело, что меня обманывают.

Он обернулся к Пьетро:

– Как твое имя?

– Пьетро.

– Так вот, Пьетро, с этого дня ты мой раб. По исламу это не позорно, ибо те, кто хорошо служат своему хозяину, щедро награждаются. Ты знаешь что-нибудь о морском деле и о торговле?

– Достаточно, господин, – вздохнул Пьетро, – чтобы служить тебе.

– Хорошо, – сказал шейх. – В доме Абу-Бекра аль Муктафи тебе не о чем будет сожалеть…

У меня, подумал Пьетро, есть немало, о чем сожалеть…

Через несколько дней он вместе со своим новым хозяином приехал в Каир.