И все это из-за попустительства продажного и развратного директора Славича. К вечеру ее, вероятно, снова изнасилуют дикие дети, которым чужды доброта и сострадание.

Неудивительно, что этим же утром двух двенадцатилетних подростков поздравят с днем рождения арестом и затем приговорят к высшей мере наказания или к каторжному труду в лагерях как троцкистов и японских шпионов…»

Сашенька тяжело задышала.

— Мы не можем это опубликовать! Если я передам это Клавдии, моему заместителю, она тут же вызовет тебя на партком, тобой займутся компетентные органы.

Беня молчал.

— Ты не хочешь, чтобы это пошло дальше, так ведь?

— Я не хочу умирать, если ты это имеешь в виду, но я и не хочу быть сегодня русским. Всю прошлую ночь я глаз не сомкнул. Увидел свою дочь в этом круге ада и проснулся весь в слезах. Прошу тебя, расскажи об этом приюте мужу. — Ее мужу. Следуя негласным правилам Бениного «справочника», они договорились никогда не упоминать ни ее мужа, ни его жену Катю.

— Не уверена, что нужно вообще называть твое имя в разговорах с мужем.

— Я и не надеюсь, что он заинтересуется, особенно если продолжает «копать» под этих дипломатов… — В его голосе послышались мерзкие нотки, которые ей не понравились.

— «Копать»? Да он работает до седьмого пота!

— Да-да, все мы наслышаны о его нелегкой работе.

Сашенька посмотрела на него долгим взглядом, у нее похолодело под ложечкой от его колкого замечания, смысл которого она не совсем поняла. Они так неистово занимались любовью, что в номере «Метрополя» стало невыносимо жарко. Статья Бени ее напугала, она вспомнила слова песни своей петроградской юности:

Беня снова прилег возле Сашеньки, погладил по светящейся белой спине, его пальцы скользнули меж ее бедер, но она убрала его руку.

— Ты меня презираешь? — спросила она ослабевшим голосом. Он опять вздохнул.

— Согласно «Пролетарскому справочнику правил поведения во время адюльтера» это наиболее распространенный вопрос прелюбодейки. Нет, по правде говоря, я думаю о тебе лишь хорошее…

— Истосковавшись по его ласкам, она потянула его на себя, мечтая о том, чтобы провести с ним целую ночь, сидеть с ним у рояля, петь и вместе проснуться поутру.

16

Лаврентий Берия знал, что ему не идет синяя, с малиновыми лампасами и петлицами, форма генерального комиссара госбезопасности. В галифе с лампасами и сапогах его ноги казались совсем короткими. Его плечи были слишком широкими, шея слишком толстой, но иногда ему все же приходилось надевать этот нелепый наряд. Черный «бьюик» с тонированными стеклами провез его через Спасские ворота в Кремль, повернул на Троицкую площадь и лихо притормозил у здания Совнаркома. Охрана у кабинета Сталина была очень надежной, она подчинялась лично товарищу Сталину, и даже нарком внутренних дел должен был показать свой пропуск и позволить себя обыскать.

Берия только десять месяцев прожил в Москве, все ему было внове, он наслаждался властью, но прекрасно понимал, что необходимо бороться, чтобы удержаться в кресле. Он был уверен, что легко справится с любыми обязанностями, — неутомимый, он мог работать без сна и отдыха.

Берия поднялся в тесном лифте на третий этаж, вдохнул запах мастики. Перед ним простирался отделанный карельской сосной длинный коридор, посредине которого лежала красная дорожка, через равные промежутки пришпиленная золотистыми гвоздиками. Вдоль всего коридора через каждые шесть метров стояла охрана.