Откуда она набралась этих словечек: «женщины легкого поведения»? От мамаши, от кого же еще!

— Мне нужно делать уроки, — сказала Вика и, сгорбившись, ушла.

Гидеон пожал плечами: Вера настраивает детей против него. Потом он услышал легкие шаги. Софья, смуглая девочка с вьющимися волосами цвета воронова крыла и такими же глазами, бросилась ему в объятия. Он встал и закружил ее.

— Мушь! — проревел он. — Моя дорогая Мушь!

Так прозвали Софью, потому что в раннем детстве она напоминала озорную мушку. Сейчас она повзрослела: черными кудряшками, глазами и волевым подбородком, а также неуемной энергией она напоминала своего отца.

— Ты где был? Случилась революция? В булочной мы видели драку! Я хочу уехать отсюда, папаша. Возьми меня с собой! Как твои друзья-революционеры? Ты что-нибудь видел? Я на стороне рабочих! Как дела, папаша? О чем ты пишешь? Я скучала по тебе. Ты не заболел? Мы надеемся, что не заболел! Мы все такие ханжи! — Она повисла на нем, как обезьянка. — Над чем ты сейчас работаешь, старый момзер?

Ему нравилось, как она называла его по-еврейски папашкой-бездельником и щекотала его бороду.

— Может, сочиним что-нибудь сейчас, Мушь? Мне нужно быстро написать статью.

— Да-да! — Мушь схватила его за руку и потянула в кабинет, где невозможно было ступить, чтобы не споткнуться о кипы бумаг и журналов, — однако стремительная Мушь ухитрилась миновать все и придвинуть к столу его зеленое кожаное кресло, со знанием дела вставила бумагу в печатную машинку и прокрутила каретку.

— Правильно! — похвалил отец.

— А для кого мы сегодня пишем? Для кадетов? Для меньшевиков?

— Для меньшевиков! — ответил он.

— Значит, на этой неделе ты социал-демократ? — поддразнила она отца.

— Только на этой неделе! — засмеялся он.

— Сколько слов?

— Пятьсот. Не больше. У нас есть выпить? Мушь стремглав бросилась за стопкой водки.

Он одним глотком выпил и сел в кресло, Мушь устроилась у него на коленях, положила свои ладошки на его руки и воскликнула: Печатай, папаша, давай! Как тебе это? «Реакционные выходки режима исчерпали себя». Или «На улице я увидел голодную изможденную женщину, вдову рабочего, она качала ребенка у дома богача, наживающегося на войне». Или…

— Ты так похожа на меня, — сказал он, целуя ее в лоб.

— Гидеон был одним из немногих журналистов, которые могли за несколько минут без особых усилий «родить» статью, украсив ее цветистыми фразами и сухими фактами. Поскольку он все никак не мог для себя определить, кто он — конституционный либерал, кадет, умеренный социал-демократ или меньшевик, — он продолжал под разными псевдонимами писать и для тех, и для других. Гидеон много путешествовал, поэтому его репортажи часто ссылались на опыт зарубежных стран и забытые войны, а это не могло не впечатлить читателя.

Его беспечно брошенные выражения нередко становились крылатыми. Их подхватывал народ. Издатели просили еще и еще. Он никогда не сожалел о том, что позволил Самуилу выкупить его долю в семейном бизнесе, хотя, если бы не согласился, сейчас бы он был очень богатым человеком. Гидеон ни о чем не жалел. Кроме того, деньги в его руках никогда не задерживались.

Вечером он обещал меньшевистскому издательству «боевой» репортаж о событиях на улицах. Сейчас, печатая, он ощущал на своих крепких руках трепещущие пальчики Муши. Он работал быстро, барабанил по клавишам и выкрикивал «Новая строка!» в конце каждой строки. Тогда Мушь переводила каретку, что-то радостно бормоча себе под нос, от возбуждения дергая коленками.