— Жандарм! Фараон! Арестуем его! Негодяй! Мерзавец! Куда это ты собрался? Давайте начистим ему харю! Держи его! Отведем его в Совет! В крепость его! Получай, подонок!

Они снова окружили его, и он, вероятно, достал пистолет. Саган выстрелил — вот оно, снова тот же хлопок. В следующую минуту он мешком повалился на тротуар, а над ним вздымались сапоги, приклады, штыки… Тяжело дыша, Сашенька наблюдала за происходящим — все произошло слишком быстро, чтобы она могла осмыслить увиденное.

Среди какофонии криков и звуков ударов она услышала его голос, потом вопль раненого зверя. Град ударов ружейными прикладами довершил остальное.

За мельканием сапог и курток она разглядела, как блестит кровь на темной форме.

Она не видела, как упавший человек превратился в кровавое месиво, — когда безумие закончилось, наступила тишина. Рабочие откашлялись, поправили одежду и ушли, шаркая ногами. Сашенька не стала больше ждать. Она видела силу народа в действии — голос истории.

Однако больше она не чувствовала себя победительницей. Ее с головой накрыла волна печали и вины, как будто это ее проклятия накликали беду на него. Мертвый Верезин, теперь Саган. Ведь именно этого она страстно желала теперь и должна быть довольна: революция — благородная цель, многие погибнут в борьбе за революцию, но лишение человека жизни — это ужасно.

Она прислонилась к памятнику Барклаю де Толли, слезы хлынули по щекам. Это был конец, но не такого конца она ожидала. Лучше бы ей никогда не встречаться с Саганом, жаль, что он не скрылся в укромном месте, далеко-далеко.

36

Глухой голос прервал могильную тишину комнаты больной.

— Что пишут в газетах? — спросила Ариадна.

Знакомый голос Ариадны потряс Сашеньку. Ее мать молчала уже несколько дней. Она лишь спала, тяжело дышала, и складывалось впечатление, что она уже больше никогда не придет в сознание. Сашенька читала «Правду», когда Ариадна пошевелилась. Она говорила настолько четко, что от неожиданности Сашенька выронила газету, страницы разлетелись по ковру.

— Мама, ты меня напугала!

— Я еще не умерла, дорогая. Или умерла? Какая здесь вонь! Дышать тяжело. О чем пишут в газете?

Сашенька подняла газету.

— Дядя Мендель избран в Центральный комитет партии. Вот-вот вернется Ленин… — Сашенька встретилась с фиалковыми глазами матери, которые смотрели на нее с удивительной теплотой, — это удивило и смутило Сашеньку.

— Когда наконец я пришла к тебе в комнату… — начала Ариадна. Сашенька силилась понять мать. Она что, просит прощения за то, что так редко навещала дочь, или просто рассказывает о том, как стреляла в себя?

— Мама! Ты выглядишь значительно лучше. — Это была неправда, но кто говорит правду умирающему?

Сашенька хотела сделать матери приятное, успокоить ее.

— Ты поправляешься. Мама, как ты себя чувствуешь?

— Я чувствую… — Она пожала дочери руку.

Сашенька ответила на рукопожатие.

— Я хочу задать тебе один вопрос. Мама, почему ты… Мама?

В эту минуту в комнату вошел доктор Гемп, полный суетливый мужчина с блестящей розовой лысиной и театральным видом, который часто имеют светские доктора.

— Ваша мать проснулась? Что она сказала? — спросил он.