— Послушайте, — Зини положила руку ему на плечо. — Послушайте моего Салатика. Он вдруг захотел быть индийцем после того, как истратил всю жизнь, стараясь стать белым. Видите, ещё не всё потеряно. Здесь ещё осталось кое-что живое.

И Чамча почувствовал себя умытым; почувствовал, как накатывает замешательство. Индия; дело тонкое.

— Святый боже! — воскликнула она, пронзая его поцелуем. — Чамча. Значит так, ёб твою мать. Ты называешь себя Мистером Лизоблюдом и ждёшь, что мы не будем смеяться.

*

Из потрёпанного «хиндустана» Зини, созданного для слуг культуры автомобиля — задние сиденья обиты лучше передних — Саладин ощутил ночь, смыкающуюся вокруг него подобно толпе. Индия, противопоставляющая своей забытой необъятности, своему явному присутствию, старому презренному беспорядку. Амазонический хиджра с серебряным трезубцем, возвышающийся подобно индийской Чудо-женщине, остановив движение жестом властной руки, медленно ступал пред ними. Чамча уставился в егоее ясные глаза. Джабраил Фаришта, кинозвезда, необъяснимо исчезнувшая из виду, гнил на рекламных щитах. Щебень, мусор, шум. Рекламы сигарет, дымящие по пути: «Scissors» — эффетивно для активных! И, более неправдоподобное: «Panama» — часть ВЕЛИКОЙ ИНДИЙСКОЙ СЦЕНЫ.

— Куда мы направляемся?

Ночь стала зелёной от неоновых огней. Зини припарковала авто.

— Ты заблудился, — обвиняла она Чамчу. — Что ты знаешь про Бомбей? Твой родной город, только он таким никогда не был. Для тебя это грёзы детства. Расти на Скандал-Пойнт — то же самое, что жить на луне. Никаких тебе бастис, никаких вилл для белых сэров, только кварталы служащих. Появлялись ли здесь элементы Шив Сены со своими коммуналистическими заварушками? Голодали ли ваши соседи на забастовках ткачей? Организовывал ли Датта Самант митинги перед вашими бунгало? Сколько лет тебе было, когда ты встретил профсоюзного работника? Сколько тебе было лет, когда ты сел в электричку вместо машины с шофёром? Это был не Бомбей, дорогуша, прости меня. Это была Страна Чудес, Перистан, Нетландия, Изумрудный Город.

— А ты? — напомнил ей Саладин. — Где была ты в это время?

— В том же самом месте, — молвила она с отчаяньем. — Со всеми прочими чёртовыми жевунами.

Глухие улицы. Джайнский храм перекрашивали, и все святые были в полиэтиленовых пакетах, чтобы защититься от капель. Уличный торговец журналами выставлял полные ужасом газеты: железнодорожная катастрофа. Бхупен Ганди заговорил своим мягким шёпотом:

— После аварии, — сказал он, — уцелевшие пассажиры поплыли к берегу (поезд сошёл с моста) и были встречены местными крестьянами, которые сталкивали их обратно в воду до тех пор, пока они не тонули, а затем грабили их тела.

— Закрой рот, — прикрикнула на него Зини, — зачем ты рассказываешь ему такие вещи?! Он уже думает, что мы — дикари, низшая форма жизни.

В магазинчике продавали сандал для воскурения в близлежащем кришнаитском храме и наборы эмалированных розово-белых всевидящих очей Кришны.

— Слишком много, чёрт возьми, чтобы видеть, — заметил Бхупен. — Это материальный факт.

*

В переполненной дхаба, которую Джордж часто посещал, обращаясь с киноцелями к дада или заправилам городской торговлей живым товаром, тёмный ром поглощался за алюминиевыми столиками, и Джордж с Бхупеном учинили небольшую пьяную ссору. Зини пила тумс-ап-колу и жаловалась на своих друзей Чамче.