Дело заключалось в другом. В Сорнике было дислоцировано восемнадцать советских полков вместе с военными специалистами. Именно их и хотел уничтожить Железный Генерал, живое воплощение Джорджа Паттона, любимый командир и отец родной, за которого любой солдат был готов отдать жизнь и который временами искусно скрывался под личиной иммигранта из России.
Рабинович исходил из того, что если он сумеет разгромить отборные войска, которые его бывшая родина направила за рубеж, к нему отнесутся с уважением. При этом не имело значения, перебьет ли он всех до одного или возьмет и плен. Русские уважают силу. Если он сумеет доказать, что сила на его стороне, они оставят его в покое. Не случайно, что единственным договором, который советское руководство соблюдало до последней буквы, был договор с фашистской Германией. Этот альянс распался лишь после того, как Гитлер, вопреки надеждам советского руководства, напал вместо Англии на Россию.
Вслушиваясь в звуки орудийных залпов, ощущая мощь танков, прокладывающих себе путь по раскисшей грязи, именуемой в Сорнике дорогами, Рабинович испытывал ни с чем не сравнимое чувство. До сих пор он пуще всего на свете боялся оказаться в числе убиваемых и преследуемых, теперь же им владело странное возбуждение. Он бросался на передовую. Он подбадривал лучших командиров. Он находился в самой гуще боя, изрыгая проклятия в адрес бойцов, отставших от своей колонны.
К середине дня остатки прославленных бронетанковых войск из России были разбросаны по равнинам и джунглям Сорники. Вслед за знаменитыми русскими боевыми вертолетами «Олень» генерал Омерта поднял в воздух весь спой флот, чтобы поучаствовать в кровавой бойне, и только тогда, дождавшись подходящего момента, Рабинович позволил своим войскам использовать реактивные установки, чего до сих пор всячески избегал, желая усыпить бдительность противника. Самолеты один за другим вспыхивали в небе Сорники, словно шутихи.
– Я только одного боюсь, Чиун, – погибнуть от руки какого нибудь убийцы, – сказал Рабинович, повернувшись к своему телохранителю, облаченному в черное кимоно, как и подобает Мастеру Синанджу, стоящему на поле брани рядом с императором.
– Разве Великий Ван может погибнуть от руки убийцы? – удивился Чиун.
– Кто знает... Но твой долг позаботиться о том, чтобы этого не произошло.
– Разве я не прошел всех испытаний, прежде чем подняться на высшую ступень мастерства?
– Считай, что ты должен пройти еще одно.
– Какое? – спросил Чиун.
– Самое важное.
– Но почему?
– Потому что я так велю.
– Разве Великий Ван, давая своему ученику возможность лицезреть себя, не должен снизойти до ответа на его вопросы? Разве само ваше имя не есть ответ на все вопросы?
– Ты опять морочишь мне голову своими штучками?
Чиуна насторожили не столько странные речи Вана, сколько то, что учитель упорно избегал говорить с ним по корейски. Для Чиуна это служило знаком явного неодобрения. Он не понимал, чем заслужил такую немилость, но поклялся себе любой ценой исправить ошибку, в чем бы она ни состояла.
Догнать войска Рабиновича не составило труда: ни одна армия в мире не может двигаться незаметно для окружающих. Смит прибыл в Сорнику с документами сотрудника министерства обороны. Воздух здесь был горячим и влажным. Смит задыхался, то и дело ему приходилось останавливаться, чтобы прийти в себя. Какой то сержант принес ему стакан воды и помог найти некое подобие тени – островок влажного мха под деревом, куда со всех сторон устремлялись комары и огромные летающие жуки, еще не известные науке. И те, и другие жалили немилосердно. Смит вспомнил фронтовые годы. Правда, в то время он был молод и не нуждался в постоянных передышках.
Пистолет 45 го калибра казался ему тяжелее, чем когда либо, а поскольку он висел у него на груди слева, проходящие мимо солдаты принимали Смита за какого то секретного агента. |