Теперь дождь начинал лить всерьез, и при свете следующей вспышки я остановился, чтобы левой рукой подхватить свой плащ. К счастью, мои пальцы в цестусе были достаточно подвижны для такого маневра. Бестия напал, когда я нагнулся, и я неуклюже отпрянул, уходя от его полосующего клинка, но он ударил щитом и вскользь попал мне сбоку по голове.

Я упал на плиты и пнул, сбив его с ног. Бестия с грохотом рухнул, а я поднялся и тут же ринулся на него – он же, привстав на колени, отчаянно вскинул щит.

Я нанес удар поверх щита, пытаясь попасть ему в шею над кольчугой, но щит в последнее мгновение отбросил в сторону острие меча, и вместо этого оно угодило ему в плечо как раз над коротким железным рукавом.

Тем временем меч Кальпурния снова нацелился мне в живот, и я отбил клинок плащом, но меч рассек и плащ, и тыльную часть моего предплечья. Я отпрыгнул назад, бранясь, а мой враг тем временем кое-как встал – и тут еще одна молния на время ослепила нас. Я воспользовался передышкой, чтобы пошевелить пальцами левой руки и убедиться, что порез не искалечил меня. Бестия был быстрым, сильным, отлично натренированным и хорошо вооруженным, и для меня все могло закончиться очень-очень скверно.

При следующей вспышке я махнул плащом ему в лицо, чтобы ослепить, но он полоснул мечом, и кончик клинка рассек плащ почти сверху донизу. Увернувшись от следующего выпада, я слегка поскользнулся на мокрых плитах. Бестия снова напал, и я, швырнув располосованный плащ ему в лицо, пробежал несколько шагов, пока не сошел с плит и не встал твердо на шершавом камне.

Кальпурний находился справа от меня, и я попытался вспомнить те умные приемы, которым меня учили в людусе годы назад.

Снова высоко подняв щит, противник сделал выпад, целясь мне в грудь. Если нет щита, можно защищаться с помощью меча, хотя это крайне опасно, и к такому способу можно прибегнуть только от отчаяния. Но я и был в отчаянии. Наши клинки столкнулись, и я отбил его меч влево, а потом тут же лязгнул своим мечом по щиту, отбив его вправо и открыв брешь – и сделал выпад обеими руками.

Меч угодил в кольчугу и не проткнул бы ее, но удар цестуса по нащечной пластине шлема заставил Бестию качнуться. Он упал на спину, и я тут же налетел на него. Слишком поздно я увидел, как он поднимает ногу. Изукрашенная бронза поножей саданула меня в лицо, и я почувствовал, как кость в моем длинном метелловском носу со внятным треском прогнулась.

Шатаясь, я отступил. Под моими веками заискрились огни ярче молний. Кровь хлынула на грудь моей туники, и я упал, почувствовав под спиной неровный камень Капитолия.

Кальпурний встал. Его ослепила очередная молния. Я потряс головой, пытаясь разогнать искры перед глазами. Когда я снова смог видеть, он стоял надо мной, занеся меч над правым плечом. Гладий создан для того, чтобы колоть им, но рубит он тоже превосходно, и сейчас клинок опускался, чтобы нанести удар, который раскроит мне череп.

Чисто инстинктивно я вскинул левую руку. Лучше потерять ее, чем голову. Когда клинок опустился, я почувствовал, как руку тряхнуло до самого плеча. Меч попал в металлическую полосу моего цестуса. Острая сталь края меча вонзилась в более мягкую бронзу и на мгновение застряла там.

В тот же миг мой меч проник под щит над поножами Бестии. Потом я рванул клинок назад, рассекая внутреннюю часть его левого бедра, и ощутил, как острый край царапнул кость. А когда я высвободил меч, вслед за ним хлынул стремительный поток крови из перерезанной артерии. Кровь забрызгала мне лицо и руки, прежде чем я смог отползти назад и встать. Мой противник тоже стоял – как жертвенный бык, оглушенный ударом молота.

Меч и щит выпали из его онемевших рук, и впервые я понял, что теперь мы находимся на вершине Тарпейской скалы, всего в нескольких дюймах от ее края.

Ничто не спасет человека с рассеченной артерией, и я не хотел, чтобы Кальпурний умер подобным образом.