– Конечно, нет, идиот, хотя в такой идее есть своя привлекательность. Но если ты собираешься хоть немного быть мне полезен, тебе лучше научиться самозащите. Теперь ты достаточно взрослый для тренировок.

Гермесу в ту пору было уже лет восемнадцать, и этот красивый юноша добился совершенства во всевозможных преступных мошенничествах. Закон не запрещал тренировать рабов, обучая их сражаться, и до сих пор не существовало законов, запрещающих рабу носить оружие, если тот находился за стенами Города и сопровождал своего господина.

– Гладиаторская школа, значит? – задумчиво переспросил Гермес.

Я видел, что ему понравилась эта затея. Он понятия не имел, какими трудными будут тренировки. Как и большинство юных парней, мой слуга считал жизнь гладиатора захватывающей и чарующей, не сознавая того, что несколько великолепных мгновений на арене в позолоченных доспехах с плюмажем – результат долгих лет работы, от которой трещат кости, под наблюдением крохотных глазок зверских надсмотрщиков, внедрявших дисциплину кнутами и раскаленным железом. Конечно, я не собирался тренировать его для арены, но он должен был выучиться в достаточной мере для того, чтобы остаться в живых в уличных драках и полуночных засадах, ставших нормой политической жизни Рима.

Оказалось, что мудрее проделать последний отрезок пути от Капуи до Рима по Латинской дороге. По пути мы останавливались в гостиницах или на виллах друзей и родственников.

Девять дней путешествия с частой сменой лошадей привели нас, перепачканных и с натертыми задницами, туда, откуда видны были стены Рима.

Глава 2

Отец поднял глаза от лежащих перед ним на столе свитков.

– Почему ты так долго? – спросил он.

То было его обычное приветствие.

– Погода, море, время года, несколько упрямых лошадей, все как обычно. Я тоже рад видеть тебя, отец, – ответил я.

Вообще-то он хорошо сохранился для своего возраста. Шрам, пересекавший его лицо и нос, казался глубже обычного, а кроме того, у него добавилось морщин и убавилось волос, но он выглядел таким же сильным и энергичным, как и всегда. Сделавшись цензором, отец достиг вершин римской общественной жизни, но это не успокоило его, не подтолкнуло к отставке. Он вел кампанию ради других членов семьи так же азартно, как всегда.

– Чепуха! Как и все сыновья, ты жаждешь получить наследство, – заявил он. – Сядь.

Я сел. Мы находились во внутреннем дворе городского отцовского дома. Стены не пропускали сюда ветер, и благодаря солнцу позднего утра тут было почти тепло.

– Зачем я здесь понадобился? – спросил я. – Я давно опоздал на похороны Целера.

Отец отмахнулся от моего вопроса.

– Кретик написал мне о том дурацком деле в Александрии. Тебя могли бы убить из-за дел, которые не важны для Рима.

– Они оказались крайне важными для Рима! – запротестовал я.

– Но ты впутался в них не поэтому! – сказал отец, хлопнув ладонью по столу и заставив подпрыгнуть чернильницу и перья. – Это все твоя несносная страсть совать нос в чужие дела и, не сомневаюсь, твоя слабость к компании распутных женщин!

– Не женщин, – пробормотал я, – а муз.

– Э?.. Хватит пустой болтовни. Надвигаются важные события, и в кои-то веки ты сможешь сколько душе угодно совать нос в чужие дела с благословения семьи.

Это звучало многообещающе.

– А как же Клодий? – уточнил я.

Отец беспокойно шевельнулся, что случалось с ним весьма редко.

– Мы отчасти уладили дела с Цезарем, поэтому, пока он в городе, маленькая свинья, вероятно, оставит тебя в покое. Но Цезарь покидает Рим в конце года, и тогда ты тоже уедешь.