|
«Если хотите, евреи сами вынесут вас на сцену», — предлагает раввин. Савелий молчит. Неуверенно выходит из «Театральной» гостиницы, расположенной в нескольких десятках метров от концертного зала. На этом пятачке выстроились евреи в ермолках и дарят Савелию цветы. Он входит в зал. Смотрит в окно. Еще не зашло солнце. Объясняет зрителям, что по этой причине не может начать концерт. Никто из зрителей не ропщет. И евреи, и русские понимают его, когда он говорит: «Я уважаю любую религию, и вы должны понять меня». Первый концерт начинается с полуторачасовым опозданием. Последний — за полночь. На следующий день едем в районный центр Инжеватово. Савелий недоволен: «Можно было работать еще в Тамбове. Сколько километров до Инжеватова?» — «Сто», — говорю я, чтобы успокоить артиста. Садимся в машину. Савелий постоянно смотрит в окно, наверное, интересуется природой черноземной полосы. Я ему рассказываю, что одним из губернаторов Тамбова был Державин. «Стоп!» — неожиданно говорит Савелий водителю, просит выйти его из машины. Я подхожу к ним и столбенею — Савелий читает водителю свой вступительный монолог. «Мы проехали ровно сто километров, — показывает он мне на дорожную отметку, — а Инжеватова нет. Я начал первый концерт. Значит, их будет не три, а четыре». Я соглашаюсь и наличными выплачиваю Крамарову деньги за «дорожный» концерт. Этот случай не повлиял на наши отношения, и когда я приехал в Сан-Франциско и позвонил Савелию, то он сказал, что сидит с ребенком и если я не приеду, то он мне не простит этого. Поговорить удалось немного: Савелию позвонили из какой-то рекламной компании, и он долго договаривался об условиях съемки ролика для этой компании. Но не в этом главное. У одних артистов бывает только популярность, а у Савелия Крамарова, помимо популярности, было признание. Это — важнее. Есть актеры, загорающиеся, как звездочки, и вскоре гаснущие. Савелий Крамаров — звезда другой величины. Я жалею, что нет на Аллее звезд памятного знака о Савелии Крамарове. Зрители должны знать прошлое и настоящее нашего искусства, тем более что Крамаров — настоящее. Я считаю за великую радость общение с этим ярким, неповторимым актером и жалею, безмерно жалею, что во время его приездов из Штатов в Москву не организовал ему концерты в столице».
К пространному монологу Эдуарда Смольного необходимо сделать несколько пояснений. В годы их общения артисты получали за сольный концерт всего несколько десятков рублей, принося государству немыслимую по сравнению с их оплатой прибыль. Особенно это было обидно таким гастролерам, как Крамаров, собиравшим битковые аншлаги. К тому же нередким было пренебрежительное отношение администраторов к актерам, и Савелий не мог в своем положении ничего придумать лучшего, чем заставить уважать себя. Он не был ни скуп, ни алчен, и если взял у Смольного деньги за лишний концерт, то, наверное, для того, чтобы помочь синагоге, в которой молился и которой регулярно делал взносы. Савелий даже не представлял, что в стране, где официально разрешается вероисповедание, верующий может подвергаться гонениям. — Вы сорвали представление «Товарищ кино»! — гневался на него киноначальник, — а просите путевку в ФРГ? На Олимпийские игры! — Туристическую всего-навсего, — замялся Савелий, — к тому же представление состоялось и без меня. Я не понимаю, в чем моя вина?! — В том, — побагровел чиновник, — что советский артист, которому мы дали имя, сделали известным, мотается по синагогам! Строит из себя верующего! Представляете, что будет, если об этом узнает молодежь?! Савелий побледнел, не ожидая такого натиска. — Да, я бываю на богослужениях в центральной синагоге, — согласился Савелий, — но кому я мешаю этим? Я никогда не играл роли священнослужителей. |
