«Глаза Жанны д’Арк, — писал Михаил Васильевич в Уфу, — действительно видят что-то таинственное перед собой. Они светло-голубые, ясные и тихие. Вся фигура, еще не сложившаяся, полна фации, простой, но прекрасной, она как будто самим Богом отмечена на что-то высокое».

Всемирная выставка была для русского общества магнитом, для одних амбициозным (как же это на Эйфелевой башне не побывать!), для других духовной необходимостью, приобщением к всемирному человечеству.

Серов с молодой женой, почти без денег, тоже примчался отведать из родника сынов и дочерей Адама и Евы, познать гений мира, а гений, между прочим, одного корня со словом «дьявол». Впрочем, Серова интересовала не техника, а искусство. Он заметил Руссо, Добиньи, Тройона, с оговоркой — однообразен — Коро, но очарован был, как и Нестеров, Бастьен-Лепажем. В письме к Остроухову, который после свадьбы тоже двигался к всемирному Вавилону, Антон писал: «В Париже теперь решительно все, кажется. Поленовы, Третьяковы, Мария Федоровна Якунчикова, Тучков, Кривошеин, Морозов (Сергей Тимофеевич. — В. Б.), Гвозданович, Абрикосовы, Шейманы». И, сообщая это, спрашивал: «Правда, что Василий Дмитриевич и Наталья Васильевна обедают в 1 франк 25 сантимов? Говорят, они экономят напропалую (может быть, это сплетня)». И еще один фрагмент: «…По художеству я остаюсь верен Бастьену, его „Жанне д’Арк“. Обидно, что решительно всем она нравится, и все в одно слово утверждают, что она лучшая вещь на выставке. Поленыч заявил Мише (Мамонтову. — В. Б.), что это „кульминационный пункт женской мысли-с“».

Наверное, по всему миру на художественных выставках, последовавших за Парижской, можно было легко заметить всеобщее увлечение Бастьен-Лепажем. Альпинистам, идущим на вершину, не зазорно ступать след в след. В искусстве такое хождение осуждается, хотя не всякому дано первому оскорбить девственно непорочный снег.

А между тем Нестеров продолжал свое путешествие. 7 августа он предстал в Дрездене перед «Сикстинской мадонной», а выходя из галереи, встретил Остроухова с супругой, который порадовал его сообщением о том, что в Москве, в Абрамцеве, сейчас живет В. М. Васнецов. Его-то Нестеров хотел увидеть по приезде…

20 августа Михаил Васильевич писал своему другу Николаю Александровичу Бруни, уже из Хотькова, восхищался Бастьен-Лепажем и «два слова» сообщал о своих деяниях: «Работаю этюд к картине „Явление старца отроку Варфоломею“ (преподобному Сергию)… Эта вещь вернее, чем другие, задуманные мной, может увидеть свет Божий».

Если кому-то показалось, что отрок Варфоломей — прямой отклик на Жанну д’Арк, это не верно. От Бастьен-Лепажа Нестеров воспринял не образы или манеру. Бастьен-Лепаж открыл могущество и глубину простоты. Мы такую простоту зовем святой. Образ Варфоломея явился Михаилу Васильевичу в Троице-Сергиевой лавре. Здесь тот же случай, что с Серовым, когда тот писал «Девочку с персиками».

Кресало великих мастеров Возрождения высекло искру. В Италии, рассматривая портреты кардиналов, изображения Мадонны, Нестеров думал о благотворности заказа. Ведь вся живопись Возрождения — это не свободное излияние творчества, но всегда исполнение желания и воли богатого и сильного. Заказа!

В России же близилось грандиозное духовное событие — пятисотлетие со дня преставления преподобного Сергия, игумена Радонежского, всея России чудотворца (1892 год).