Кондратий. Да-с. Отец игумен даже пополовели. «Ах, ты, говорят, да ты знаешь, с кем ты дело-то имел?» — «Знаю», говорю, а сам трясусь. Ну, собрали они братию, посоветовались келейно и говорят мне: вот что, говорят, Кондратий, — избрал тебя Господь орудием Своей святой воли. Да. (Плачет.)

Избрал тебя Господь орудием…

Липа. Ну-ну!

Кондратий. Да-с. Ступай ты, говорят, и положи машинку, как приказано, и заведи ее… Как следует! Пусть дьявольский-то помысел так весь и совершится, полностью. А мы с братией, говорят, пойдем да с тихим пением икону-то и вынесем. И вынесем. Вот дьявол в дураках и останется.

Савва. Ага!

Липа (удивленно). Постойте, отец Кондратий… Как же это?

Савва хохочет.

Кондратий. Погодите, Олимпиада Егоровна. А как, говорят, дьявольский помысел совершится, — мы ее, честную, назад поставим. Да-с. Ну и что тут делалось, как мы ее выносили, уже этого я рассказать вам не могу. Рыдает братия, петь никто не может. Горят это свечечки… маломало. А уж как вынесли мы ее в притвор, да как подумали, да как вспомнили… кто на ее святом месте… Лежим ниц округ иконы да горько-прегорько рыдаем — от жалости, от сокрушения: родной ты наш, сокровище ты наше, смилосердуйся над нами, вернись ты на свое место!

Липа плачет; послушник вытирает кулаком глаза.

Кондратий. А как трабабахнуло, как пошел по всей обители дым серный, дышать невозможно. (Шепотом.) И тут многие в дыму его увидели и от ужаса лишились чувств. Страшное дело! А уж как назад мы его понесли, да все без уговору «Христос воскресе» запели, — так что это такое было!

Савва. Ты слышишь, Липа?.. Да что с вами? Чего вы плачете все?

Послушник. Да жалко же очень, Савва Егорыч.

Савва. Да ведь вас же обманули! Или вы лжете все — слезами лжете?

Кондратий пренебрежительно машет рукой.

Липа (качая головой, плача). Нет, Савва… Ты этого не понимаешь.

Господи, Господи!..

Кондратий. В вас Бога нет, оттого вы и не понимаете. У вас мысли одни, да гордость, да злость, оттого вы и не понимаете. Эх, Савва Егорыч, Савва Егорыч, хотели вы и меня погубить, а я вам скажу по-христиански: лучше бы на свет не рождались!

Савва. Да что ты говоришь! Что я, ослеп, что ли!

Кондратий (машет рукой, отворачивается). Кричите себе!

Послушник. Савва Егорыч, не надо кричать, не надо! Вон народ… они уж оглядываться начали.

Савва (кладет руку на плечо Кондратия, тихо). По слушай, я понимаю…

Конечно, при людях… Но ты ведь понимаешь, Кондратий, ты ведь умный человек, очень умный, что это чепуха. Подумай, брат, подумай. Ведь икону вынесли — какое же тут чудо?

Кондратий (сбрасывая руку, качает головой, громко). Не понимаете?

Так-таки и не понимаете, а?

Савва (шепотом). Послушай, вспомни, что мы говорили…

Кондратий (громко). Нам шептаться с вами не о чем. А вы думаете, как чудо бывает? Эх, вы! Вот вы тоже человек умный, а простой вещи сообразить не можете: все ведь вы сделали, а? Все: и машинку мне дали, и взрыв был.

Все. А икона-то цела! Цела, я говорю, икона-то? Вот вы через это перескочите с вашим умом-то!

Липа (озираясь, возбужденно). Как это просто. Как это страшно. И я…

И моими руками… Господи! (Падает на колени, устремив взоры в небо.)

Савва (дико смотрит на все, потом на Кондратия). Ну!

Кондратий (отступая, со страхом). Чего уставился?

Савва (кричит). Какой ты… дурак!

Кондратий (бледнея). Вы потише! Потише, говорю! Вы так не кричите, а то я как крикну!

Савва (мечется.