|
Скучаю по его острым коленкам и дырявому свитеру и по тому, как брату всегда было плевать, что о нем подумают. И с какой отчаянной любовью он заботился о маме, так что порой даже я его не понимала. Эта любовь стала еще сильнее после того, как папа ушел на войну. Я уставилась в окно на домики и людей на улице. У лавки мясника выстроилась очередь. Здесь не было руин, которые остаются после бомбежек. Может, здесь вообще не было войны. С трудом верилось, что не далее как сегодня утром мы с Олив попрощались с мамой в стенах Рэннли-Корта, а теперь уже ехали на роскошном автомобиле в свой новый дом. Странно было сидеть в салоне с этими незнакомыми людьми, но ни страха, ни неловкости я не испытывала. Женщина то и дело поворачивалась и улыбалась нам, спрашивая, все ли в порядке, и указывая на различные важные места, которые мы проезжали.
– Это деревенская школа, – сказала она, – вон там магазин, а здесь почта. Отсюда вы сможете отправлять письма домой. Я покосилась на Олив, чтобы узнать, не расстроило ли ее упоминание о доме, но она, судя по всему, даже не обратила внимания. Проехав через деревню, мы свернули на дорогу, возле которой стояла старая каменная церковь. За ней тянулось поле. – Что это? – вдруг спросила Олив. – Где, милая? – не поняла женщина. – Вон то, с ножками. Такое грязное. И вот еще, и вон там… С ума сойти можно! Да их тут целая сотня, чтоб мне провалиться! – Это овечки, милая. – Овечки? – Да. – Но овечки ведь должны быть белые, разве нет? Как белые облачка на ножках! – На картинках они такие, но в жизни овечки ходят по грязным полям и успевают испачкаться. Олив скривилась. – Неправда, – продолжала настаивать она. – Овцы не такие должны быть. – Может, это только у нас в Уэльсе овцы такие грязные, – предположил мужчина. – Ну может. – Олив нахмурилась и прижалась носом к оконному стеклу. – Не похожи они на овец, – повторила она с глубоким недоверием. – Ну в Лондоне-то вряд ли живет много овец, милая. – Их там вообще нет, – вставила я. – Вот видишь. Олив это не убедило, и она продолжала бросать недовольные взгляды на грязных овечек. Еще немного, и мы въехали через большие железные ворота на усыпанную гравием подъездную дорожку. Машина остановилась. – Вот мы и прибыли, – объявил мужчина. Все выбрались из машины. Мы замерли, глядя на дом, где нам предстояло жить. Это был прекрасный старый особняк, к тому же просто огромный. – И в какой же части вы живете? – спросила Олив, с восторгом уставившись на открывшийся перед ней вид. Женщина с улыбкой посмотрела на нее: – Во всех сразу, пожалуй. – Только вы двое и больше никого? – Олив, – одернула я сестру, – это невежливо. – Прости, Нелл. – Ну теперь нас четверо, – поправила дама, и мы все улыбнулись друг другу. – Этот дом называется «Понт-ир-Хириан». Это означает «длинный дом в лощине». Красиво, правда? – А что такое лощина? – спросила Олив. – Это как бы низина, – объяснила женщина. – А низина – это что? – Черт подери, Олив, ты прекрасно знаешь, что такое низина, – возмутилась я. – Правда? – протянула она. – Да, правда. Олив посмотрела на меня с недоверием. – Помнишь спуск у нас за домами? – С которого можно съехать на попе, когда выпадает снег? Да! – Вот там и есть низина. |
