Некрасивое квадратное лицо миссис Уэймот стало еще некрасивее оттого, что она хмурилась, читая бумаги, но все равно, выступала эта баба, что твоя модель.
Когда она подошла достаточно близко, чтобы пуля не зацепила кого-нибудь ни в чем не повинного, он жахнул ей в грудь из своего «Магнума». Удар пули выдрал ее из черных, без ремешков, туфель, тело миссис Уэймот полетело по воздуху, точно кошелка, набитая фруктами. Она грохнулась на полированный пол, кровь толчками била из ее груди — взломанный контейнер с товаром да и только. Для верности, Лаклан всадил в нее еще одну пулю и дряблое тело гадины отскользнуло немного по полу, купаясь в собственном соку.
— На два слова, Лаклан, — сказала миссис Уэймот, поравнявшись с ним у полок со свежими фруктами и овощами.
— Да? — негромко и уважительно пророкотал Лаклан. Вокруг них, волоча ноги, текла по проходу супермаркета человеческая масса, вяло предававшаяся поискам всего самого лучшего, что только встречается в жизни. Лаклан неохотно оторвал от нее взгляд, он-то знал, что кое-кого из этих существ соблазн невысоких цен влечет гораздо меньше, чем полное отсутствие цены.
Миссис Уэймот, похоже, было наплевать на то, какие недобрые дела могут вершиться за ее спиной. Она, не обинуясь, опустила руку в проволочную тележку Лаклана и вытащила банан — один из нескольких, только что опущенных им туда. Подержала его в воздухе между собой и Лакланом и сжала желтую тушку крепкими пальцами с малиновыми ногтями.
— Да? — поторопил ее Лаклан.
— Он мягкий, — сказала она, снова и снова тиская словно бы светящуюся кожицу. — Видите? Изнутри мягкий.
— Так я же их не проверяю, — мирно запротестовал Лаклан. — Валю в корзинку и все дела.
— Вот именно, — произнесла миссис Уэймот сдавленным от злости голосом. — Вы валите их в корзинку. Я видела. Бананы. Яблоки. Даже персики. А после, когда вы возвращаете их на место, они уже все помяты. И на следующий день от них остаются одни воспоминания.
Лаклану хотелось, чтобы она говорила потише. Впрочем, это вполне в ее духе, сука она бесчестная, — сначала лишить его прикрытия, а после требовать высокого процента раскрываемости преступлений.
— Вы хотите сказать, — решился возразить он, — что все ваши фрукты, пока я к ним не притронулся, само совершенство?
Миссис Уэймот нарочито вздохнула, наполовину прикрыла глаза. Морщин у нее на веках было — штук по сто: старая она была, как его приемная мать, а то и старше.
— Мы делаем все, что можем, — сообщила она.
— Так ведь и я тоже, миссис Уэймот, — сказал Лаклан, поглядывая по сторонам в надежде напомнить ей, что по магазину шастает сейчас без всякого присмотра куча народу. — Я же должен следить сразу за всеми. Может, я иногда и слишком отвлекаюсь на них, вот эти штуки, которые я кладу в тележку, и стукаются одна о другую.
Оказалось, однако, что миссис Уэймот разговор с ним еще не закончила.
— Я изучила упаковку шоколадного рулета, который вы вчера возвратили на полку, — сказала она. — Рулет оказался наполовину раздавленным. Повреждение было нанесено острым краем банки или еще чего-то, находившегося в вашей тележке. Такого рулета ни один покупатель брать не станет. Покупателям требуется совершенство качество. А поврежденная упаковка пойдет в отходы, и мы потеряем на ней деньги.
Лаклан облокотился на ручку тележки, взглянул миссис Уэймот прямо в глаза.
— Так подайте на меня в суд, — сказал он. А после вслух: — Простите, я больше не буду.
Она кивнула, повернулась на своих дурацких каблуках. Он отпустил ее — не тратить же на такую боеприпасы. |