Мать твою — кто-никто — какая тебе, на хер, разница? Может, тоже получить хочешь?
— Эй! Говнюк! — крикнул Дугги. — Поди-ка сюда, посмотрим, на что ты годишься.
Прохожий остановился, прищурился, вглядываясь в темноту:
— Ты это кому, друг?
Дугги сделал пару шагов вперед, однако выходить из проулка под свет фонарей Хай-стрит не стал. Мудака, которому предстояло сделать все дело, нужно было раззудить до того, чтоб он сам полез в темноту.
— А ты дерьмо-то из ушей выскреби, может, лучше слышать будешь.
Молодой человек поколебался, потом шагнул к Дугги. Стрижка «под замшу», морда бледная, точно манная каша, и одет в шерстяные треники, идиот долбанный.
— Идиот долбанный!
Однако сопляка это не пробрало.
— Ублюдок чокнутый, — фыркнул он и пошел себе прочь.
Дугги прикинул, не мотануть ли еще куда — да нет, именно эти места славились частыми уличными драками. И копы сюда особо не лезли, разве что совсем уж запоздняк, когда все богатеи, живущие в самой клевой части города, усядутся в свои лимузины и отвалят по домам.
— Эй!
Еще один бритый — хотя нет, тот же самый, и дружка с собой приволок.
— Это твой полюбовник, что ли, а, говнюк? — крикнул Дугги. — Конец-то у него хоть приличный?
И вот это уже сработало — пришлось, правда, малость помахать кулаками, чтобы они принялись за дело всерьез. В тяжеловесы этих парней никто бы не взял, но они были жилисты, злы и не так чтобы очень пьяны. В самом начале Дугги успел пару раз вмазать и тому, и другому по мордасам, но потом игра пошла на их половине поля. Они его чуть не убили, на хер, — так можно сказать. На минуту он, точно, вырубился, а когда они напоследок, перед тем как отвалить, поочередно врезали ему башмаками (ну ладно, кроссовками) по ребрам, он уже харкал кровью и блевал.
В общем, Дугги счел, что метелили они его дольше, чем ему требовалось, — он согласился бы и на меньшее. Лежа, Дугги обхватил руками живот, попытался подняться, опираясь об асфальт коленями и плечом — ничего, получилось. Дышать, правда, было больно: похоже, ребра перебиты, да ладно, до дому он все равно доберется, его так просто не остановишь. Нос тоже, сдается, сломан, губы разорваны в паре мест и костяшки на кулаках уже начинают синеть… И тело под одеждой, небось, переливается всеми цветами гребанной радуги. Он захихикал, — истерика, что ли? — и снова блеванул и врезался лобешником в асфальт.
— О мой Бог — что они с вами сделали?
Женский голос — и ноги к нему подбежали женские — и обхватили его женские руки.
— Я в порядке — катись отсюда, — прохрипел он, отворачиваясь и горбясь, пытаясь подняться.
— Давайте, я вам помогу!
— Да в порядке я, точно, — простонал он, отползая на коленях в темноту. — Тебя это все не касается.
— Знаю, что не касается, — сказала она. — Но все же, позвольте, я вам помогу.
Она поддерживала его, пока Дугги поднимался на ноги, а потом, когда он попытался отвалить, вцепилась ему в плечи:
— Послушайте: я медицинская сестра. Я видела, как вас избивали. Вы получили много ударов по голове. Вам нужно поехать в больницу, чтобы вас там осмотрели, у вас может случиться кровоизлияние в мозг. Домой вам идти нельзя.
— Отстань от меня.
— Послушайте: ну, успокойтесь. Они ушли. Вам ничего не угрожает. Убегать никуда не надо.
— Да отъебись же ты!
Он снова вырвался из ее рук, а женщина снова ухватила его за плечи и на этот раз повернула к себе лицом.
— Вы же можете умереть, — объявила она. |