Вечер выдался прекрасный, и Хуберт решил подняться по лесенке на второй этаж автобуса Тринадцатого маршрута. Он возвращался от Тамберсомов, приятных, но скучных друзей семьи. Они угостили его сносным обедом, сыграли с ним три партии в бридж, но у него осталось чувство неудовлетворенности. Оглядывая город с высоты второго этажа автобуса, который вез его по ярко освещенной, но в этот час практически пустынной Бейкер-стрит, Хуберт жаждал приключений. Ближе к полуночи, центральные улицы Лондона разительно менялись, но Хуберту это нравилось. Они выглядели, как сценические декорации, словно приглашая на представление костюмированной драмы. Хуберт увлекался беллетристикой и не пропускал ни одного нового спектакля или фильма, и когда возвращался домой поздно, всегда взирал на эти улицы с надеждой, что с ним произойдет нечто волнительное, загадочное, романтичное. Но почему-то ничего и никогда не происходило.

Еще несколько минут, и он выйдет из автобуса, минует одну улицу, потом свернет на другую и окажется в маленькой квартирке, которую снимает со своим другом Джоном Лэнгтоном. И Джон, никогда не мечтавший о приключениях, будет сидеть там, попыхивая трубкой и уставившись сквозь очки в какую-нибудь древнюю книгу по египтологии. Он поднимет голову и скажет: «Привет, юный Хуб! Как прошел обед? Не желаешь чашечку чая?». Они еще полчаса поболтают о пустяках, а потом улягутся спать. На том вечер и закончится, а на следующее утро Хуберт пойдет на работу, а Джон — в Музей. А время-то летело и летело. Хуберту стукнуло двадцать три, то есть он вплотную подошел к пугающей границе среднего возраста. С другой стороны, Джону было уже двадцать восемь, а в его жизни так и не было ни одного захватывающего происшествия, однако его это, видимо, не волновало, впрочем, оно и понятно: если ты увлечен египтологией, сколько бы тебе ни было лет, двадцать восемь или сто, ты пройдешь мимо приключения, даже если оно будет махать тебе обеими руками. «Бедный Джон, — подумал Хуберт. — Наверное, это ужасно, быть таким, как он». Но в душу поневоле закрадывалось разочарование: если ты не такой, как он, если готов к приключениям, почему они упорно обходят тебя стороной? Лондон, решил Хуберт, слишком много обещает, но ничего не выполняет. Правда, ему в голову не пришла мысль о том, что в Лондоне живёт немало людей, которые прилагают немало усилий к тому, чтобы приключения не сваливались на его, Хуберта, голову.

Он посмотрел на других пассажиров автобуса. Лица удавалось разглядеть с трудом, но, как обычно, он не нашел ни одного, на котором мог бы задержаться взгляд. Обычные, невыразительные лица. Ни обезображенных шрамами мужчин с тяжёлым, мрачным взором. Ни молящих о помощи прекрасных девушек с заплаканными глазами. Ни матроса-индуса, ни даже китайца. Однако улицы, ярко освещенные, загадочные, выглядели так, словно ждали самого Гаруна эль-Рашида. Обман, сплошной обман.

А потом взгляд его уловил золотое сияние. Исходило оно от кофейни на углу. По литературным произведениям и журнальным статьям Хуберт знал, что в таких кофейнях, куда заходят наскоро перекусить и где нет сидячих мест, есть что-то романтическое и сулящее приключения. Но опыт посещения этих самых кофеен свидетельствовал лишь о том, что приключения там находил только желудок Хуберта: ему приходилось знакомиться с сомнительными пирожными и горячей, приторно-сладкой жидкостью, именуемой кофе, и эти приключения нельзя было назвать приятными. Но, как и всегда, надежда и воображение брали верх над опытом. Хуберт вышел из автобуса на углу и заказал чашку кофе и кусок торта, хотя есть ему совершенно не хотелось.

У стойки расположились двое или трое мужчин, поглощенные загадочным и бесконечным спором, которые обожают простые лондонские обыватели в свободное время.

— А я говорю тебе, он это сделал! — воскликнул один из них.

— Черта с два! — возразил второй, и в голосе слышалось пренебрежение.