Иначе, нежели страхом, никак не объяснить было ту паническую поспешность, с которой он попытался проскользнуть мимо серых комбинезонов к трапу — и уже почти проскользнул, когда кто-то из незнакомцев лениво шевельнул плечом. Едва удержавшись на ногах, Ивар отлетел на прежнюю позицию, и, не удержавшись, немножечко упал на опешившего Саню.

— Что вы делаете!.. — голос Сани дрогнул.

Переводя дыхание, Ивар процедил сквозь зубы:

— Командор… еще… да как вы смеете меня… касаться?!

Незнакомцы переглянулись в третий раз. Обладатель акцента заметил, похоже, с усмешкой:

— Прошу прощения, сударь…

В руках у него появился плоский потрепанный телефон; пискнув, загорелся зеленый маячок связи. Ивар и Саня напряглись.

Обладатель акцента быстро, вполголоса заговорил, обращаясь не к мальчикам и не к товарищу, а к кому-то невидимому на том конце связи; в наушниках братьев разразился одинаковый треск, и разобрать удалось немногое:

— Двое… в точку… ничего нельзя сделать… сыновья Онова… да… да… нет… шлюпка… не знаю… да… понял… да.

Разговор закончился, зеленый маячок подмигнул и погас.

— Ну? — поинтересовался Ивар в надежде, что собеседникам странного незнакомца удалось его вразумить. — Мы можем наконец лететь?

Молчание.

Нехорошее предчувствие, исподволь нараставшее в душе Ивара, растеклось теперь по всему телу — будто прокололи мешок с густой вязкой жижей.

ГЛАВА ВТОРАЯ

За долгих полчаса, проведенных взаперти, Ивар успел передумать о множестве горьких и неприятных вещей.

Он сидел на одной из двух откидных кроватей — сидел, подобрав колени к подбородку, уставившись в желто-бежевую стену напротив, грыз ногти и переживал попеременно то приступ озлобления, то волну раскаяния. Впервые за одиннадцать лет окружающий Ивара мир оказался столь враждебным и непредсказуемым.

Во-первых, его лишили свободны. Во-вторых, его разлучили с братом, сразу же, с тамбуре; он хватал Саню за руку и почти плакал, начисто позабыв о гордости, не боясь уже показаться маленьким, слюнявым и смешным — но даже унижение не помогло, Саню увели в одну сторону, а его, Ивара — в другую. Невероятно; никогда в жизни Ивару не приходилось встречаться с таким видом наказания…

Да, если честно, он вообще ни с какими наказаниями не знаком. Если не считать тяжелого вздоха мамы — «Ты меня огорчил»… Да еще грустных глаз отца — «Эх, Ивар…»

В его обожаемых книгах с провинившимися детьми чего только не выделывали. И розгами, и под замок, и в угол на колени; правда, Ивар книги-то любил вовсе не за это. Скорее, вопреки…

Он встал и снова уселся; всхлипнул, вскочил и пнул ногой запертую дверь. Больно ушибся, зашипел сквозь зубы, вернулся, хромая, к кровати и уселся опять.

Читать книжку — не значит в книжке жить. Всегда и везде, в самых неприятных ситуациях он оставался собой — любимым сыном всемогущего Командора. Запереть Ивара в комнате — все равно, что запереть самого Онова, это немыслимо, это даже смешно… И он попытался расхохотаться — но выдавил лишь жалкое ненатуральное «хи-хи».

Неужели проступок, на который он толкнул и брата, столь тяжел?! Неужели отец, которому наверняка уже доложили, что сын его Ивар мается под замком, только сурово нахмурился и сказал: «Пускай»?!

Что ж. Если такое предположить — тогда смело можно воображать и розги, которые принесут с минуту на минуту…

Ивар невольно взглянул на дверь. Поежился.

А если отцу не доложили — то что же тогда? Эти люди, которые обращались с ними так жестко, так сухо… Они что же, не понимают… не соображают, что творят?!

Его снова захлестнул праведный гнев; стиснув кулаки, он резко поднялся — и в ту же минуту дверь распахнулась.