День двадцать восьмой. Мы сидим в офисе у Георга и пьем холодное пиво. — Наснимали материала уже на три забойных программы, — осторожно говорит волосатый парень с татуировкой на запястье. — У нас нет самого главного, — мрачно говорит Георг. — Я проигрываю пари. — А может быть, устроить постановочные съемки? — спрашивает кто-то из режиссеров. — Пусть кто-нибудь сыграет отказ. Документальное кино с постановочными сценами. Почему нет? Георг смотрит на него долго и пристально. Режиссер разводит руками: — Пари с отцом — ваше личное дело, но материала-то отснято на целый сериал! Потрачены деньги, время… Если правильно смонтировать все это да присовокупить игровую сцену — мы со свистом продадим программу и неплохо заработаем! Я жду ответа Георга. Он ничего не отвечает — берет телефонную трубку и уходит в соседнюю комнату. Парень с татуированным запястьем морщится, не скрывая своего мнения о Георговой невесте. Тем не менее лично мне она нравится все больше и больше — хоть я никогда ее не видел. Георг возвращается через семь минут. Щеки у него лихорадочно горят; он подходит к режиссерам и по очереди жмет им руки: — Есть идея… Мы это сделаем, ребята. Есть идея… Мы это сделаем прямо сегодня. Здесь. Разворачивайте технику, через полчаса приедет Лада. — Постановка? — спрашивает волосатый. Георг торжественно качает головой: — Нет… Нет! Лада — вот человек, который не убьет господина Судью ради денег. Съемка будет простая… Всего по минимуму… Диалог. Заряженный пистолет. Шесть пуль. Они будут сидеть на расстоянии метра друг от друга. Шесть пуль — и метр расстояния! — Мне не очень это нравится, — говорю я. — Метр — это близко. Даже для меня. — Она не будет стрелять! — Георг воздевает руки к потолку. — Она… да, ей нужны эти деньги, так же, как и мне. Но она поклялась мне, что не будет стрелять. Помните наш разговор? — он торжествующе тычет пальцем мне в грудь. — Тогда вы сказали: значит, эти деньги ей важнее, чем представление о бескорыстном мире… А вот и нет! Он искренен. Он восхищен своей невестой. Он смеется, представляя, как посрамит неверие отца. И где-то в глубине души надеется, что отец, увидев подлинность Ладиных чувств, позволит сыну жениться на ней безо всяких экстремальных выходок вроде лишения наследства… Мне хочется наконец-то посмотреть на эту Ладу. И вот она прибывает. Она ростом мне по плечо, черноволосая и черноглазая, тонкая, как травинка, и выглядит очень молодо. Георг говорил, что ей двадцать — но с виду ее можно принять за старшую школьницу. Она протягивает мне руку, здороваясь. Ладошка слабенькая, узкая. В глазах — восхищение и ужас. Георг хлопочет вокруг. Усаживает невесту то на кресло, то на кожаный диван. Режиссеры и сценаристы хмуро наблюдают. — Это будет уже подводка к ток-шоу, — говорит Георг, и волосы липнут к его потному лбу. — Вы будете сидеть вот здесь и здесь… Нет, здесь и здесь.