— Не я прощаю, — сказал Тот, кто был Крысоловом. — Прощает теперь он, — и черная рука с красным сполохом снова указала на Гая, и тому показалось, что вытянутый палец болезненно вошел ему в сердце.

Толпа вновь колыхнулась — и замерла. Гай различал теперь лица. Молодые, старые, худые, одутловатые лица, и лица со следами былой красоты; из-под капюшонов, шляп и платков, и даже металлических шлемов, воспаленные, опухшие глаза и глаза ясные, почти детские — и все с одинаковым выражением. Так смотрит на жестокого хозяина несчастная, давно отчаявшаяся собака.

— Вот, посмотри, — медленно сказал Гаю Тот, кто был Крысоловом. — Посмотри хорошо… потому что судьба их зависит от тебя.

— И что я должен сделать? — спросил Гай неслышно, но Тот, кто был Крысоловом, услышал все равно. Темная фигура колыхнулась:

— Ты ничего не должен. Можешь простить их, но можешь и не прощать. Это твое право… но вот раньше, чем ты решишь, все же посмотри внимательнее. Ты понял?

— Да…

— Время есть. Смотри.

И на площадь снова опустилась тишина; Гай стоял, и ему казалось, что все эти лица, лица смотрящих на него, что они плывут по кругу, плывут, не дыша и не оставляя застывшей мольбы. Ему снова сделалось жутко — но на этот раз он боялся не за себя. А за кого — никак не мог понять.

Незнакомые лица. Желтые, как воск; откуда они явились? И что довелось им ТАМ пережить? «Отпусти нас, мы достаточно наказаны»… Меру наказания определяет — кто?..

— Если я не прощу…

— Они отправятся туда, откуда пришли.

— Это… за то, что сложили мне костер?

— Да… но смотри сам.

И Гай стал смотреть снова, и на этот раз в мешанине лиц ему померещилось движение. Чьи-то испуганно дрогнувшие веки, чьи-то забегавшие, слезящиеся глаза…

Он пошатнулся.

…«Дай! А ну дай, дай я, пропусти!..» — «Ры-ижие, мать их растак, расплоди-или…» — «Дай, скотина, пройти дай…» — «А вот кому медок, кому медок сладенький!» — «Морду-то ему подправь, забор подравняй…» — «Сволочи, не трогайте, сволочи!!» — «Ща, щенок, получишь тоже…»

Базар. Ярмарка, бьющий в глаза свет, цветные навесы, золотая солома, томатный сок… Золотые волосы Иля, кровь, кровь, перемазанные кровью тяжелые сапоги…

Гай схватил себя за горло. Таким явственным было воспоминание. Таким… будто вчера…

— Сволочи, — прошептал он сквозь слезы. И увидел, как померкли глаза, посерели молящие лица. Молчаливый обреченный крик.

— Сволочи… Убийцы…

Движение на коленопреклоненной площади. Зеленые огни на лице Того, кто был Крысоловом:

— Смотри еще.

Гай сглотнул. Потому что и смотреть уже не надо было — он ВИДЕЛ и так.

Рваная юбка. Прыгающие губы девочки по имени Ольга, веревка, неумело спрятанная за спиной — «Не стану жить… все равно»… Душная темнота летнего вечера, он не видел этого, но знает, как это было — «Тихо, тихо, не обидим…» — «Да придержи ее, кусается, стерва…» — «Тихо, тихо, не то щас больно будет, слышишь?..» Блестящие бороздки слез, угасшие, тусклые от отчаяния глаза…

Гай медленно провел рукой по ее спутанным волосам. По горячей голове, существующей только в его воображении; убивать нехорошо. Если бы я ВАС тогда нашел…

Откуда навязчивое чувство, что и ЭТИ здесь? Что и они, чьих лиц он не помнит, стоят сейчас на коленях в прочей толпе, и для них тоже миновала тысяча лет искупления… И теперь они тоже каются и умоляют… ЭТИ?! О чем, собственно?.