Я подумал, что она, может, имеет в виду надежду узнать когда-нибудь, что родители живы и будут рады встрече со мной, и сказал:

– Я слишком долго надеялся, но теперь мне ничего не надо.

После того как они бросили меня и оставили в приюте на столько лет, я не хочу их видеть, и тебя тоже: ни ты, никто другой даже пальцем не пошевелили, когда можно было предупредить меня, чтобы я не заводился на старого Пелега. Я не хотел его убивать, но просто ничего не мог с собой сделать! Мне никто не помог!

– Мы спорили об этом. Мы ведь знали, что ты убиваешь людей, пытаясь разобраться в себе и укротить эту твою способность. Подростковый период еще хуже, чем младенчество, и мы понимали, что, если тебя не убить, умрет много людей, в основном те, кого ты любишь. То же самое происходит с большинством подростков в твоем возрасте: больше всего они злятся на тех, кого любят, но ты при этом еще и убиваешь, да, против своей воли. Но как это отражается на твоей психике? Что за человек из тебя вырастает? Некоторые из нас говорили, что мы не имеем права оставлять тебя в живых, даже для изучения, – это, мол, все равно, что заполучить лекарство от рака и не давать его людям только из желания узнать, как скоро они умрут. Как тот эксперимент, когда правительственные чиновники распорядились не лечить нескольких больных сифилисом, чтобы выяснить в подробностях, как протекают последние стадии, хотя этих людей можно было вылечить в любой момент. Но другие говорили: Мик не болезнь, и пуля не пенициллин. Я сама говорила им, что ты особенный. Да, соглашались они, особенный, но он убивает больше, чем другие детишки. Тех мы стреляли, сбивали грузовиками, топили; теперь нам попался самый страшный из них, а ты хочешь сохранить ему жизнь.

Я, ей-богу, даже заплакал, потому что лучше бы они меня убили; но я впервые узнал, что есть люди, которые из-за меня спорят, и кто-то считает, что я должен жить. И хотя я не понял тогда, да и сейчас не понимаю до конца, почему меня не убили, вот это меня, может, и проняло, что кто-то знал про меня и все же решил не нажимать на курок. Я тогда разревелся, как ребенок.

Короче, я плачу, а она меня обнимает и все такое, и до меня вскоре дошло ее желание, чтобы я ее сделал прямо там. Но когда понял это, мне даже стало как-то противно.

– Как ты можешь об этом думать? – говорю. – Мне нельзя ни жениться, ни иметь детей! Они будут такие же, как я!

Я натянул штаны, застегнул рубашку и даже не повернулся к ней, пока она одевалась.

– Я могла бы заставить тебя, – сказала она. – Могла.

Эта способность, что позволяет тебе убивать, делает тебя очень восприимчивым. Я могла бы заставить тебя совсем потерять голову от желания…

– Почему же ты этого не сделала?

– А почему ты не убиваешь, когда можешь с собой справиться?

– Потому что никто не имеет на это права.

– Вот именно.

– И потом ты лет на десять старше меня.

– На пятнадцать. Я почти в два раза старше тебя. Но это не важно. – Или, может, она сказала: «Это не имеет значения. Если ты уйдешь к своим, можешь не сомневаться, у них для тебя уже приготовлена какая-нибудь милашка, и уж она-то, точно, лучше меня знает, как это делается. Она тебя так накрутит, что ты сам из штанов выпрыгнешь, потому что именно этого они от тебя и хотят. Им нужны твои дети. Как можно больше. Ведь ты сильнее всех, кто у них был с тех пор, как дедуля Джейк понял, что способность напускать порчу передается по наследству и можно плодить таких людей, как собак или лошадей. Они тебя используют как племенного быка, но когда узнают, что тебе не нравится убивать, что ты не с ними и не собираешься выполнять их приказы, они тебя убьют.