— Вы начали в отточенном викторианском стиле, — заметил я. — Так будет и дальше?

— Соблаговолите вспомнить, — ответил мой друг, глядя на меня поверх очков, — что я и сам викторианец как но рождению, так и по образованию — и что от викторианского дерева небезрезонно ожидать викторианских плодов. Вспомните, кроме того, какое чудовищное количество глубокомысленной ерунды пишут нынче о викторианской эпохе. Вот, например, — продолжал он, положив на колени свои записи, — статья в литературном приложении к<style name="1"> «Таймс»</style> за вчерашний день — «Годы одряхления» — в состоянии ли она… конечно, в состоянии, но… Да примет Господь мое тело и душу… Будьте добры, передайте ее мне. Она на столе рядом с вами.

— Я думал, вы будете читать мне то, что написали сами, — сказал я, не двинувшись с места, — но, разумеется…

— Да, я помню, — произнес он. — Что ж, прекрасно, тогда с этого и начнем. Но потом я<style name="1"> обязательно </style>покажу вам то, что имею в виду. Итак… — И он вновь взял свои бумаги и воздел на нос очки.

…До Беттон-корт, где несколько поколений назад две местные библиотеки объединились в одну, но ни та, ни другая библиотечная ветвь не взяла на себя труд упорядочить общее достояние или хотя бы избавиться от дубликатов. Не стану распространяться о раритетах, которые я там обнаружил, о Шекспире in quarto, переплетенном вместе с политическими трактатами, и прочих диковинках; расскажу лишь о том, что приключилось со мной во время этих изысканий; о событии, которому у меня нет объяснений и которое никак не вписывается в мою размеренную и заурядную жизнь.

Как я уже сказал, это было дождливым августовским вечером — довольно теплым и довольно ветреным. Высокие деревья шелестели и постанывали за окном. За ними простиралась желто-зеленая долина (Беттон-корт стоял на склоне высокого холма), а вдалеке, за пеленой дождя, маячили голубые горы. Низкие облака безостановочно и неуклонно плыли на северо-запад. Я прервал на несколько минут свою работу — если можно ее так назвать — и постоял у окна, глядя на простор первозданной природы, на крышу теплицы справа, по которой сбегали потоки дождевой воды, и на торчавшую позади нее церковную башню. Весь этот пейзаж настоятельно побуждал меня продолжить работу; улучшения погоды в ближайшие часы не предвиделось. Посему я возвратился к своим книжным полкам, вытащил восемь или девять томов с тисненым заглавием «Трактаты» на обложках и перенес их на стол для более пристального изучения.

В основном они относились к царствованию королевы Анны. Большую часть составляли «Поздняя воина», «Запоздалый мир», «Действия союзников»: были также «Письма члену святейшего синода»; «Проповеди, читанные в соборе св. Михаила, королевская резиденция»; «Вопросы, обсуждаемые в последнем послании Его Высокопреосвященства Лорда Епископа Винчестерского (или, вероятнее, Винтонского) своей пастве»: произведения в те времена просто животрепещущие и сохранившие доныне такую актуальность и остроту, что я немедленно поддался соблазну погрузиться в кресло у окна и уделить им гораздо больше внимания, чем предполагалось вначале.