Вряд ли они добавят хоть что-нибудь ко множеству публикаций, появляющихся сейчас одна за другой.
И все же, как представляется мне, заметки эти имеют определенный смысл. Что-то, чему названия нет, требует, чтобы увиденное и услышанное
было запечатлено.
Дело здесь, вероятно, не только в концепциях и прогнозах.
Дело не в новых фактах и не в сногсшибательных объяснениях их.
Дело, вероятно, в тех ощущениях, которое никакими фактами не передать.
В том необыкновенном воздухе, который все это время, казалось, слегка обжигал гортань, в том сиянии атмосферы, от которого винными
пузырьками шуршала и закипала кровь, в тех необыкновенных вибрациях, которые испускал, наверное, каждый атом вселенной.
Многие журналисты пишут сейчас, что преобладающим настроением, воцарившимся в мире, был страх.
Это не так.
Страх, разумеется, был, глупо отрицать очевидное. Мы все помним жутковатые фантастические картины тех дней: безжизненный «марсианский»
ландшафт пригородов Лос-Анджелеса, громадные палаточные лагеря, где жизнь поддерживалась лишь редкими гуманитарными транспортами ООН,
моторизованные банды «ангелов» и «волков», бесчинствующие на дорогах, военно-сельскохозяйственные анклавы, ощетинившиеся дзотами, надолбами
и радарами. Мы видели километры ржавеющих автомобилей, скелеты громадных универсамов, из которых в минуты паники выгребли все, пустынную,
словно голливудские декорации, Силиконовую долину, городки Среднего Запада, лихорадочно превращающиеся в средневековые феодальные
укрепления.
Одного этого было достаточно.
Страх, что чума техногенного апокалипсиса распространится и по другим континентам, конечно, был очень велик.
Дул страшный ветер, взметая копоть и гарь.
Подрагивала кровля небес.
Эхо американской трагедии гудело в умах и сердцах.
И все-таки главным, на мой взгляд, было не это.
На краю бездны, внезапно разверзшейся перед нами, на смертельной черте, за которой могло прерваться само существование человечества,
ощущалась какая-то неслыханная свобода.
Рушились последние бастионы.
Безвозвратно сползали в прошлое реликты старого бытия.
Мир необратимо преображался.
Он становился совершенно иным – как бабочка, вылезающая из кокона.
В пыли чудовищной катастрофы рождалось будущее.
Новое небо уже брезжило синевой над затененными горизонтами…
2
Я живу в новостройках на северо-востоке Санкт-Петербурга. Из моего окна, обращенного к югу, виден столб дыма, переливающийся мрачными
торфяными клубами. Это горит «кукуруза», как петербуржцы прозвали офис «Газпрома», который, несмотря ни на какие протесты, начали возводить
в прошлом году.
«Кукуруза» горит уже второй раз. Первое возгорание, случившееся неделю назад, погасили, нагнав множество техники, сравнительно быстро. Как
сообщалось в прессе, здание практически не пострадало. Однако теперь, судя по мощи дымового столба, от строения, вымахавшего почти на сто
метров, вряд ли что-то останется.
А если даже останется, то загорится и в третий раз. И в четвертый, и в пятый – столько, сколько потребуется.
«Кукурузы» в Петербурге не будет!..
Впрочем, это мелочь по сравнению с другими событиями. Новостные каналы захлебываются от поступающей информации. Продолжается «Каштановая
революция» на Украине – многотысячная толпа, собравшаяся в центре Киева, непрерывно скандирует: «Вместе с Россией!»… Главное требование –
референдум об объединении двух государств: хватит вражды, хватит политических дрязг, народ, разделенный в порыве амбициозных страстей,
хочет вновь быть единым. |