Правда или нет, но само по себе это предположение было сродни спичке, поднесенной к сухому хворосту моих эмоций. Я решил довериться журналистским инсинуациям и приписал отмеченное ее врачом внутреннее беспокойство интрижкам супруга на стороне.

Я силой заставил себя читать дальше.

Винджиано слишком долго не принимал болезнь Сильвии всерьез, и время было упущено самым преступным образом. Наконец он направил ее в Лондон на консультацию к невропатологу, снабдив письмом, которое начиналось с обращения «сэр» и перечисления всемирно признанных заслуг последнего.

Англичанин обнаружил опухоль, но счел ее уже неоперабельной. И действительно, на этой стадии уже и самый искусный хирург, вооруженный новейшим микрохирургическим инструментом, не мог бы удалить новообразование, не повредив жизненно важных центров. А скорее всего — не убив Сильвию на операционном столе.

И вот я стал для нее последней надеждой. Чувство, признаться, было довольно неловкое. Не спорю, к тому времени разработанный мною метод генно-инженерной терапии в нескольких случаях приводил к уменьшению опухоли. Метод заключался в расшифровке природы генных нарушений на уровне ДНК, коррекции дефектного гена и последующем обратном введении «исправленных» клеток больному.

Тут, впервые в жизни, я начал понимать, почему врачам не рекомендуется лечить своих близких. Иметь дело с кем-то, кто тебе дорог, означает с особой силой сознавать свое несовершенство.

Я не хотел видеть Сильвию в роли своей пациентки.

Не прошло и пятнадцати минут после того как принесли бумаги, как зазвонил телефон.

— Итак, доктор Хиллер, ваше мнение?

— Прошу прощения, но я еще не успел прочесть всю историю болезни.

— А разве ее последних снимков недостаточно, чтобы составить представление?

Он, конечно, был прав. Интересно, он что, хочет, чтобы я не слишком вдавался в подробности ее истории болезни? Может, он боится, что я стану винить его за длительное бездействие? Хотя в каком-то смысле так и было.

— Мистер Ринальди, боюсь, я разделяю мнение вашего лондонского врача. Такого рода опухоли неизлечимы.

— Но ведь ваш метод особенный! — настойчиво возразил он. И сказал то, чего я, кажется, подспудно ждал: — Вы не могли бы ее сегодня же посмотреть?

Я машинально взглянул на настольный календарь. День был расписан под завязку, а в половине пятого у меня был семинар. Зачем было сверяться с календарем, если я заранее знал, что не могу исполнить его просьбу? Если честно, перспектива такой скорой встречи меня даже обрадовала. Значит, не придется провести бессонную ночь в ее ожидании.

— В два часа вам удобно? — предложил я.

Но я, оказывается, недооценил Нико. Следовало бы догадаться, что он не удовольствуется предложенным, а станет торговаться.

— Вообще-то от нашей квартиры до вас всего несколько минут. Мы можем подъехать прямо сейчас.

— Хорошо, — со вздохом уступил я. Надо с этим поскорее закончить.

Сердце у меня часто забилось. Через несколько секунд дверь распахнется — и в кабинет хлынет лавина воспоминаний. И до той минуты, когда я ее увижу, я не смогу дышать.

Я пригляделся к Сильвии. В первый момент мне показалось, что время никак не изменило ее лица. Глаза пылали все тем же черным огнем, хотя она нарочито избегала моего взгляда. Распознать, что у нее на душе, я не мог, но мало-помалу стал замечать какую-то перемену в ее облике.

Возможно, то был всего лишь плод моего воображения, но в ее лице мне почудилась усталость и непонятная печаль, не связанные с болезнью. Наверное, это было выражение человека, живущего не самой счастливой жизнью.