Министр долго бы еще брызгал слюной, но ему отключили микрофон, а затем его вежливо вывели из зала. Враги шоу просчитались. Оказалось, что чем больше страданий терпели конкурсантки и чем больше несчастий приносили они друг другу, тем больше зрителей неслось к телевизорам.

Милые улыбчивые дамы выгрызали победу друг у друга. Поскольку шоу шло в интерактивном режиме, в первом же туре на уродин обрушился шквал вопросов. Вечер вторника начался под лозунгом: «Насколько я знакома с женщиной в зеркале?»

«Вы согласны с тем, что все черномазые должны вернуться в свои республики?»

«Вы бы придушили своего ребенка, если бы он родился кретином и о вашем преступлении никто бы не узнал?»

«За миллион евро вы поступили бы на год в гарем? »

«Если бы у вас была волшебная кнопка с правом на убийство одного человека, кого бы вы убили?»

«Вы согласны, что голубым надо запретить воспитывать детей? »

Девушка, которая первой засмущалась, немедленно потеряла очки и к окончанию второго часа выбыла из игры. Само собой, побеждала смелость…

…Я поворачиваюсь к Милене.

— Скажи мне…

— Я люблю тебя… — Она угадывает, что я хочу услышать.

— Откуда ты знаешь, что я?..

— От верблюда, — смеется она. — Разве ты ждал не этого?

— Еще раз скажи…

— Люблю тебя, только тебя. — В глазах ее набухают слезы.

— Но почему?

— Потому что все на «у»…

— Почему ты улыбаешься?

— Потому что я счастлива…

Она послушна настолько, насколько мечталось заказчику. Оказывается, у этого платья легко отделяется нижняя часть. Комок переливчатого шелка, лен и позолота бессильными ручьями стекают на тонкие щиколотки. Она смотрит мне в глаза чуть исподлобья, покусывая нижнюю губу. На фоне ослепительно белых кружевных трусиков ее бедра кажутся почти черными. Одной рукой она теребит на груди шнуровку, в другой держит начатый бокал с вином. Пурпурная жидкость чуть подрагивает, на краешке бокала остался след помады. Верхняя часть ее тела скрыта, и это придает особую пикантность. Огни свечей дробятся в атласе ее кожи. Девушка стоит спиной к окну; на противоположной стороне проспекта вспыхивает реклама, и нежный пушок на ее щеках и плечах поочередно окрашивается сиреневым и розовым. Я не могу открыть рот, а Костадис молчит. Я не могу даже догадаться, что он будет делать в ближайший момент, и чувствую зависть. Несмотря на почтенный возраст, в обращении с женщиной этот человек гораздо талантливей меня. Непонятно почему, но я чувствую что-то вроде ревности, я вспоминаю о Ксане. Моя жена никогда не будет такой. Даже когда она кричит, что принадлежит мне, мы остаемся двумя разными островками. Даже нет, скорее островом можно обозвать меня. А Ксана отчаливает, как юркий независимый пароходик, или как загулявшая яхта, случайно бросившая якорь в одной из моих лагун…

Я начинаю переставлять все на столе. Убираю в сторону блюда с дичью, менажницы, ведерко со льдом. Забираю у девушки бокал. Присаживаюсь на диванчик и смотрю на нее снизу вверх. — Снимай трусы.

Милена делает это артистически. Невыразимо медленно она спускает резинку с левого бедра, затем с правого. Теперь свечи стоят иначе, и я вижу многоцветные рисунки на ее ногах.