– Теперь вы станете подозревать всех подряд. Включая меня?! Станете задавать мне мерзкие вопросы?! Где я был, с кем спал, что ел?! Так, Харламов?

– Таков порядок, Иван Сергеевич, – дернул плечами Вадик. Ее машина на стоянке не давала ему покоя. – Задаем вопросы всем. Включая близких.

Особенно близких, хотелось ему добавить. Потому что у близких людей зачастую бывает множество мотивов.

– Вы вылетели в одиннадцать десять. Приземлились?

– Через полчаса примерно.

Усов низко опустил голову, на брюках, натянувшихся на его массивных коленках, расплылись две темные кляксы. Плачет! Сердце Харламова сжалось.

– Извините, Иван Сергеевич… Извините, – проговорил он виновато. – Но таков порядок. Лучше я сейчас все выясню, чтобы потом вас не беспокоили.

– Да уж! – недоверчиво хмыкнул Усов. – Можно подумать, вы оставите меня в покое! Лара часто говорила мне, что близкое окружение всегда под подозрением. А я… А я был единственным ее близким окружением, Вадик. Так-то…

Покатые плечи мелко задрожали. Он закрыл лицо ладонями. И глухо забубнил:

– Через полчаса сели. Сразу поехали в офис нашего отделения. Я даже забыл телефон включить. Когда включил, тот оказался разряженным. Поставил на зарядку и забыл к черту в офисе. Утром на следующий день мне его к трапу самолета водитель привозил. Понимаете, суетно как-то, быстро, на ходу. Я даже Ларисе не позвонил. Сразу взлетели, телефон снова выключен. Приземлились два часа назад, сразу сюда. Домой заезжать некогда. Позвонил ей пару раз, телефон отключен. Домашний молчит. Думаю, на работе. Телефон выключила, потому что на совещании. Она же всегда так делала. Она же всегда… Так делала…

Усов зарыдал. Харламов корчился у окна от невыносимой боли, но терпел. Он должен терпеть! Он не имеет права расслабляться! Сейчас многое зависит от его расторопности и силы воли. Если начнет сопливиться и пускать слюни, он никогда не найдет убийцу Ларисы Усовой. Никогда!

Коллеги из Советского отдела, выезжавшие по анонимному звонку на место происшествия, успевшие опросить находившихся дома жильцов, разводили руками.

– Вадим Андреевич, пока ничего…

– Никто ничего не видел. Темнеет рано. Народу на улице к моменту ее гибели не было. В окна никто не выглядывал. Опросили всех собачников. Пусто! Кое-кто видел, как она подходила к дому и вошла в подъезд, где проживает ваш свидетель. Но никто не видел ее выходящей оттуда. Никто. Работаем, Вадим Андреевич…

Ему хотелось орать на них, топать ногами, брызгать слюной. Плохо, значит, плохо работаете! Не может быть, чтобы в густонаселенном районе никто ничего не видел. Так не бывает! Где она провела почти три с половиной часа?! С кем говорила, если в подъезд вошла предположительно в шестнадцать часов, а смерть ее наступила много позже? Где она провела это время?! С кем говорила Лариса Ивановна?!

– Иван Сергеевич, вам необходимо опознать. – Голос Харламова дрогнул. – Такова процедура. Родственники должны.

– А может, это не она?! – Усов резко поднялся, прижал громадные кулаки к груди, глянул на Вадика с надеждой. – Может, не она?!

– Она. – Вадик не выдержал его надежды, увел взгляд в сторону. – Я был там. Видел. Если хотите, я могу проехать с вами.

– Не хочу! – вдруг крикнул резко и тонко Иван. Ткнул дрожащим пальцем в дверь. – Уходите, Вадим! Не могу… Оставьте меня. Пожалуйста… Все потом! Все формальности потом! Уходите…

– Мне нужны ключи от ее машины. – Вадик настырно не двигался с места.

– Зачем?! – сразу хищно ощетинился Усов.