Два взгляда впиваются в эти глаза с немым вопросом:

— Умер?

— Жив, — говорит доктор и улыбается широко. — Жив, ступайте к нему, теперь он вне всякой опасности, ваш мальчик!

Счастливчику кажется вдруг, что солнце упало с неба и разом заполнило собою всю крошечную комнатку прислуги. Так хорошо, так легко, так светло становится у него на душе!

И, потрясенный, счастливый, сияющий, он спешит за Алиной мамой туда, к дорогому маленькому больному.

Аля лежит, обложенный подушками, укрытый до подбородка разным теплым хламом, мокрый, как утенок, только что вышедший из воды, и слабо улыбается исхудавшим за сутки до неузнаваемости личиком.

— Мамочка! Счастливчик! Счастливчик у меня! — лепечет его нежный, слабенький голос. — Ах, как я рад тебе, Счастливчик!

Рад?.. Аля рад?..

Что это? Или он ослышался, Счастливчик? Это за все причиненное ему зло он ему рад, он — Аля ему — Кире рад?

Теплая волна заливает сердце Счастливчика. Что-то сжимает горло, приливает волной к глазам. Горячее, сладкое и мучительное счастье охватывает все его существо.

Аля жив!.. Аля простил!.. Аля его любит! Рад ему! О, милый, добрый маленький Аля!

Два прыжка, и Счастливчик уже около его постели, около Раисы Даниловны, покрывающей безумными поцелуями худенькое, все в поту, личико сына.

Он обвивает рукой мокрую, укутанную теплым платком головку больного и, наклонившись к его уху, шепчет:

— Прости меня! Прости, Аля! Пожалуйста, прости, я не нарочно!

Голубые глазки поднимаются на Киру с неизъяснимым чувством любви и ласки. О, как хороши эти детские глазки! Какое ангельское выражение запечатлено сейчас на детском личике Али.

— Я люблю тебя, Счастливчик! Я так люблю тебя! Как брата люблю! У меня нет ни брата, ни сестры, хочешь, мы будем братьями с тобою? — чуть слышно шепчут ссохшиеся от недавнего жара губки.

Хочет ли он?

И Аля еще может спрашивать его об этом? Конечно, он хочет, хочет!

Кроме Ляли и Симочки, у него, у Счастливчика, еще будет брат! Милый, добрый брат, милый, славненький Аля!

О, он счастлив! Счастлив!

— Спать! Сейчас же спать! — шутливо приказывает больному доктор и, сделав знак Алиной маме и Счастливчику выйти, снова один остается в комнате больного.

— Счастливчик!

Кира, как сквозь сон, слышит голос бабушки, видит ее лицо… Лицо Али тоже… Ловит чей-то тихий шепот… и не может раскрыть глаз от охватившей его дремоты.

Бессонная ночь, страх за жизнь Али, пережитые за день волнения теперь дают себя знать. Он лежит в жесткой постели все в той же убогой комнате в чужом доме и никак не может прийти в себя.

А крошечная комнатка полна народу: тут и бабушка, и Раиса Даниловна, и Ами, и Франц.

Зачем Франц — этого Счастливчик понять не может. Не может разобрать и того, что говорит бабушке Раиса Даниловна, говорит горячо, пылко, то и дело обращая восхищенный взгляд на него, Киру.

— «Это такой чудный, такой добрый, такой великодушный мальчик!» — слышится Кире точно сквозь сон.

Потом его поднимают и несут куда-то…

Надевают на него что-то тяжелое, теплое и опять несут.

Он приходит в себя только в карете. Тревожные лица бабушки и monsieur Диро вглядываются в него… И ни тени неудовольствия на обоих… А он-то еще вчера провинился перед ними!.. И сегодня ушел потихоньку! О, как гадко, гадко все это! И, сознавая вполне свою вину перед ними, Счастливчик тихонько берет руку бабушки и целует, целует без конца. Потом, внезапно, точно вспомнив, говорит, как в дремоте.

— Бабушка, милая, прости, я не хотел никого обидеть… Спроси Симочку, она все знает, до капельки все… И еще, бабушка, помоги Алиной маме… Пригласи ее давать уроки нам, — мне, Ляле, Симочке, — вместе с Авророй Васильевной.