Грустно. Грустно, когда к члену стаи относятся с такой ненужной жестокостью. Допустим, я могу понять зачем связали. Необычный пленник слишком безумен, чтобы держать его свободным. Но зачем мучить тело, зачем вырывать из чужого мозга мысли, раздирать их на мелкие куски и запихивать обратно в беспорядке и хаосе. Не по человечески это. Человек – человеку брат.

Чат?! Остановись на мгновение. Что–то странное происходит с мыслями. Словно окружающий мир заново покрашен разноцветными красками. Новое восприятие слов, образов, даже поступков. Й–о–хо! ( Боевой крик самцов Ночных Охотников.)

Что это все может значить? Очевидный ответ? Судя по тому, что я в состоянии собрать и произнести пару, другую фраз на языке новой стаи, надо мной издевались не зря. Кой чему научили. А ты ожидал чего–то другого? Именно этого ты и ожидал.

Теперь пора открыть глаза, подняться и найти кого–нибудь, с кем можно поделиться новым открытием.

Поочередное выполнение намеченного плана задержалось на второй позиции. Глаза я открыл, а вот подняться не смог. Потому как никто не побеспокоился освободить меня от веревок. В существовании Ночных Охотников никогда не было места определению плена. Ночные Охотники слишком независимы, чтобы позволить себе подобную роскошь. И то состояние, в котором я находился на данную минуту, я мог назвать только временным стеснением свободы. Что абсолютно не оправдывало действий новой стаи по отношению ко мне. Люди, люди… На этот раз вокруг не слишком много народу. («Народ» – правда красивое слово?) Два самца, точнее сказать – мужика – человека за столом курят и перебрасываются небольшими прямоугольниками.

В мозгах зазвенело, и из внутреннего ящика мозга вылетело несколько предположительных определений бумажных прямоугольников. Деньги, железнодорожные билеты, карты, туалетная бумага. Я выбрал последнее, наиболее подходящее и знакомое.

Сидят два мужика за столом, курят и перебрасываются туалетной бумагой.

– Он очнулся, – говорит один, откладывает в сторону прямоугольники, встает, подходит ко мне.

– Не приближайся к нему близко. Лейтенант предупредил, что от дикаря можно ожидать чего угодно, – говорит второй и тоже откладывает прямоугольники, встает, подходит ближе.

– Станет буянить, придется парочку раз приласкать, – первый.

– Лейтенант запретил. Говорит, что дикарь погромил столько аппаратуры, что за него придется просить двойную цену, – второй.

– Ишь ты! – первый.

– Ага, – второй.

Я решил, что достаточно находился за языковым барьером :

– Гм– гм.

Мужики сиганули от меня аж на пять мер. Вернее сказать метра на три. А я всего лишь попытался прочистить горло. Но толи люди плохо знали свой язык, толи я чего напутал, но не получилось. Один из них бросился к столу и заорал, словно на него набросились древесные клопы:

– Лейтенант Кант! Лейтенант Кант! Докладывает двенадцатый пост. Дикарь очнулся и проявляет агрессивность. Нужно ли нам ввести его в повторный транс?

Странные люди. Но более странны вещи людей. Стол хрюкнул и заговорил человеческим голосом:

– Это лейтенант Кант. Никаких повторных трансов. Сейчас прибудет конвой с нижней палубы и заберет его… Но сначала с дикарем хочет поговорить доктор Ли. Дождитесь его и обеспечьте надлежащие меры безопасности.

Это радует. То, что меня заберут из этой неприятной пещеры и то, что со мной хочет поговорить что–то там такое по имени Ли. Но более радует то, что я осмыслил, понял, разобрался, осознал все то, что только что услышал, воспринял.

Пока мужики обеспечивали меры безопасности – проверяли, хорошо ли я привязан – я терпеливо ждал. Чего–чего, а ждать Охотники умеют.