Не знаю, какие указания давались охране относительно моей персоны, но рисковать не хотелось. Весь опыт Ночного Охотника подсказывал,что нужно действовать тихо и осторожно.

Насвистывая какой–то дрянной мотивчик, засунув руки в больничную пижаму, я предстал перед слегка озадаченными охранниками. Первым заводить разговор следовало мне. Поэтому я обратился к ним с самым банальным, стандартным для всех террористов вопросом.

– А туалет где здесь?

Естественно, они оба на мгновение скосили глаза в ту сторону, где находилось совершенно ненужное мне помещение.

Я воткнул указательные пальца одновременно обоим. Чуть ниже левых скул. Как учили и как положено. Следствием этого явилось появление полной недееспособности у вышеназванных господ. Обхватив потухшие тела руками, я осторожно опустил их на пол. Перед тем, как заняться дверью, я предварительно срезал силовые пластины на их оружии. Ребятам основательно придется помучаться на занятиях по стрельбе. Вполне возможно, что ко всему прочему получат не менее пятнадцати суток за неисправность личного оружия.

Петли даже не скрипнули.

Странно, что в мою голову пришла такая идиотская мысль. Давно известно, что вся Коалиция уже лет тридцать как перешла на гидравлические петли. Правда с ними мороки побольше, но надоедливый скрип уничтожен полностью.

За дверями находилась приемная. С секретаршей. С креслами для посетителей. И с двумя раскидистыми растениями, похожими на Широколист. Кажется, они назывались пальмами.

Секретарша, довольно объемная военизированная тетя, стояла ко мне спиной и впрыскивала в старомодные кадушки пальм новомодный химический состав. Одна из тех женщин – военных, которых лучше убить, нежели заставить сделать что–то вопреки полученному приказу.

Пока я раздумывал, что мне с ней сделать, секретарша закончила свое хобби и, развернувшись, заметила меня.

– Чат?! – приятно, когда ты известен широкому кругу лиц, – Ты должен находиться в реабилитационной палате. Я сейчас предупрежу Главу…

Не надо было так сильно бить ее по шее. Все‑таки жен­щина. Когда очнется, то станет обижаться. Для чего я это делаю?

Подперев на всякий случай входные двери офисным креслом, я на цыпочках подкрался к дверям, ведущим в рабочий кабинет. Даже не слишком напрягаясь, я услышал, что внутри происходит довольно напряженный разговор.

Старик и еще два… три… И еще четверо. Согласно голо­совым вибрациям, присутствует самая верхушка. Экономи­ка, безопасность и даже президент! Хорошая компания. А четвертый? Нет. Не могу узнать. А речь идет… обо мне. При­ятно. Приятно…

– Нерационально использовать Охотника в таком деле.

– Он единственный, кто смог полностью закончить обу­чение.

– Его показатели слишком высоки, чтобы мы могли решиться на подобный риск.

– Перспективы его применения…

Голос Главы Академии прервал всех. Даже президента.

– Вы забываете, уважаемые, что он приобретен и обу­чен только на мои собственные средства. Согласно законо­дательству Коалиции, по всем писаным и написаным зако­нам он был, есть и останется моим рабом. Как это ни при­скорбно.

Вот же сволочь старая…

– Насколько мне известно, он получил свободное гражданство. Я лично подписывал эту бумагу, – а президент молоток.

– Любая бумага имеет свойство теряться, – убью этого гада, как только дослушаю все до конца, – В настоящее время вы нигде не найдете даже малейшего упоминания о том, что Чат Счастливчик имел свободное гражданство.

За дверями наступила тишина. Кто–то зазвенел графином, наливая в стакан воды. Кто–то кашлял, глухо и долго.

– Это в высшей степени непорядочно, – голос того, неизвестного, – если он узнает об этом, то вам, смею заверить, не придется дожидаться следующего гипно сна.