— Любопытно, — сказала Клаудиа. — А приготовить каюты и всех удобно разместить успели.

Бармен ответил неопределенным жестом и застыл в ожидании заказа. Они попросили пиво, коньяк и сэндвичи.

— Да, любопытного много, — сказал Медрано. — Например, почему-то не видно шумной компании, в которой, судя по всему, верховодит рыжий молодой человек. Считается, что у такого рода людей аппетит куда лучше, чем у нас, худосочных, надеюсь, вы простите, что я причислил и вас к нашему стану.

— Их, бедолаг, видно, укачало, — сказала Клаудиа.

— Сын уже заснул?

— Да, съев полкило галет «Таррабуси». Я подумала, что лучше ему лечь пораньше.

— Мне нравится ваш мальчик, — сказал Медрано. — Прелестный парнишка, и по лицу видно, впечатлительный.

— Иногда слишком, но держится на природном чувстве юмора и на интересе к футболу и к затейливым конструкторам. Скажите, вы на самом деле считаете, что все это?..

Медрано посмотрел на нее.

— Расскажите мне лучше о своем сыне, — сказал он. — Что я могу ответить на ваш вопрос? Некоторое время назад я обнаружил, что нельзя выходить на корму. Нам не дали ужина, но каюты великолепны.

— Пока нечего желать большего, — сказала Клаудиа.

Медрано предложил ей сигареты, и она почувствовала, что ей нравится этот мужчина с худым лицом и серыми глазами, одетый с подчеркнутой небрежностью, что ему очень идет. Кресла были удобные, рокот машин помогал не думать, а просто отдыхать. Медрано прав: зачем спрашивать? Если все вдруг разом оборвется, жаль будет, что не воспользовалась должным образом выпавшими на ее долю нелепыми и счастливыми часами. И опять будет улица Хуана Баутисты Альберди, для Хорхе — школа, а ей — читать роман за романом под фырканье автобусов, опять эта нежизнь в Буэнос-Айресе безо всякого будущего для нее, однообразные, серые дни, новости по радиостанции «Эль Мундо».

Медрано, улыбаясь, вспоминал сцены в «Лондоне». Клаудии хотелось узнать о нем побольше, но, похоже, он не любил откровенничать. Бармен принес еще коньяк, издали донесся вой сирены.

— Страх — отец многих странностей, — сказал Медрано. — Думаю, что некоторые пассажиры уже начали ощущать определенное беспокойство. Мы тут не соскучимся, увидите.

— Можете посмеяться надо мной, — сказала Клаудиа, — но я давно уже не чувствовала себя так хорошо и так покойно. Мне гораздо больше нравится на этом «Малькольме», или как он там называется, чем, например, плыть на «Аугустусе».

— Новизна с романтическим налетом? — сказал Медрано, краем глаза наблюдая за ней.

— Просто новизна, одной ее достаточно в мире, где люди почти всегда предпочитают повторение, как малые дети. Вам не попадался на глаза рекламный проспект Аргентинских авиалиний?

— Может, и попадался, не знаю.

— Они рекомендуют свои самолеты, уверяя, что в их самолетах мы будем чувствовать себя как в собственном доме. «Вы — у себя дома», что-то в этом духе. Не представляю ничего ужаснее, чем и в самолете чувствовать себя так, будто ты дома.

— Наверное, будут и в самолете заваривать сладкий мате. Подавать жареную вырезку и спагетти под стоны аккордеонов.

— Все это годится в Буэнос-Айресе, да и то, если знаешь, что в любой момент можешь заменить чем-нибудь другим. Возможность выбора — вот что главное. И наше плавание вполне может оказаться своего рода тестом.

— Подозреваю, что для некоторых он может оказаться трудным.