— Спасибо, — сказал он и исчез в тумане.

Вот и все. После войны Август приезжал ко мне в гости. «Два месяца, — говорит, — я из-за твоего батрака жил, как на вулкане. Каждую ночь мне виселица снилась»… Нет, я никаких подробностей у него не спрашивал. Да потом, этот Август вовсе не мастер рассказывать, он больше мастер молчать. Узнал я только, что еще зимой русский с хутора исчез… Да, Август жив. Он сейчас бригадир в колхозе. Могу дать вам к нему записку, только боюсь, что вы из него и двух слов не вытянете…

Действительно, это оказался на редкость неразговорчивый человек. Он был богатырского роста и сложения. Огрубелое от ветров и солнца лицо точно высечено из меди, и только наголо бритая голова его была белой. Мы сидели за столом в аккуратном домике из кирпича, куда семья Августа только недавно переехала.

Я сказал ему, что́ меня интересует. Он смотрел на меня светлыми непроницаемыми глазами и молчал. Его жена накрывала на стол. Я видел, как она бросала на мужа осуждающие взгляды, а тот продолжал молчать. Наконец женщина недовольно сказала ему что-то по-литовски. Август шевельнул могучими плечами, вздохнул и сказал:

— Владимир пришел к нам зимой… — И снова надолго умолк.

— Как он у вас работал?

Колхозный бригадир усмехнулся:

— Уж работал! Я только и ждал, когда полиция нагрянет.

— Что же он такое опасное делал?

Бригадир махнул рукой:

— Все.

— Что именно? Расскажите хоть что-нибудь.

Бригадир только пожал плечами.

— Знаете, что я вам посоветую? — вмешалась в разговор его жена. — Не тратьте, вы с ним время попусту. В трех километрах от нас — колхозная электростанция, а на ней работает поляк Збышек Старчинский. Он в то время был первым приятелем Владимира.

Но, когда я встал из-за стола, чтобы последовать ее совету, она обиделась:

— Как же так? Я еду готовила, а вы уходите.

Пришлось остаться. Во время ужина вспыхнула висевшая над столом электрическая лампочка.

— Вот Збышек как раз заработал, — сказала женщина.

Спустя полчаса я в сопровождении бригадира шагал вдоль реки к электростанции, мерный стук двигателя которой уже был слышен. Дойдя до крутого поворота речки, бригадир остановился и показал рукой на видневшийся в сумраке силуэт приземистого здания на невысоком косогоре.

— Там, — сказал он. И пошел назад.

Электростанция помещалась в старинном каменном здании непонятного назначения. Скорее всего, когда-то это был жилой дом.

Внутри здания грохотал небольшой дизель, возле которого в задумчивости стоял высокий тощий мужчина в брезентовой куртке. На голове у него был берет, низко сдвинутый на самые брови. Когда я подошел к нему вплотную, он вздрогнул, досадливо сплюнул и рассмеялся.

— Думал — привидение! — прокричал он. — Вы ко мне?

Я стал отвечать, кто я и зачем пришел, но тут же понял, что это бесполезное занятие, и показал Старчинскому на дверь. Мы вышли, сели на скамеечку, и я сказал ему, что меня интересует.

15

Я тогда працевал у того же Августа, от которого вас ко мне послали. Но я не был у него на постоянной вакации, а так — когда есть дело, працую. А больше я вертелся на станции. Там было бардзо интересантно. Не снег загребать, конечно, а технику смотреть. У меня с детства беспокойство к машинам. Ну, а гитлеры гнали по дороге целые горы всякой техники. И с харчами на станции тогда было полегче, чем у пана Августа. Тому пану самому часто есть нечего было. Ну… Потом на станции жила одна девочка, к которой у меня был интерес, то есть теперь моя жена.