Мона? Молли? Похоже, имя точно начинается на М, но вот остальная его часть для меня тайна. У нее в руке ее работа, но я даже не пытаюсь разглядеть оценку, так как уверен, что она тоже завалила экзамен.
Я пропускаю ее вперед и иду следом. Можно было бы сказать, что во мне проснулся джентльмен, но это было бы ложью, просто хочу еще раз взглянуть на ее попку, потому что у нее чертовски аппетитная попка. Шагая вслед за ней, я вдруг понимаю, какая же девчонка маленькая! Я на одну ступеньку ниже ее, но все равно вижу ее макушку.
Когда мы подходим к двери, она спотыкается на абсолютно ровном месте, и ее книги с грохотом падают на пол.
– Черт. Какая же я неуклюжая.
Девчонка опускается на колени. Я тоже опускаюсь на колени, потому что, вопреки моему предыдущему заявлению, я могу вести себя по-джентльменски, когда хочу, а сейчас джентльменский поступок – это помочь ей собрать книги.
– Ой, не надо, я сама справлюсь, – настаивает она.
Но моя рука уже схватила ее экзаменационную работу, а челюсть отвисла, когда я увидел оценку.
– Проклятье! Ты написала на «отлично»? – спрашиваю я.
Она смущенно улыбается.
– Ага. Я была уверена, что не сдам.
– Ну и дела. – У меня такое чувство, будто я налетел на Стивена мать его Хоукинга[5 - Английский физик-теоретик, изучал теорию возникновения мира в результате Большого взрыва.], и он помахал у меня перед носом тайнами Вселенной. – Можно почитать?
Ее бровь опять изгибается.
– Тебе не кажется, что это уже нахальство? Ведь мы даже не знакомы.
Я закатываю глаза.
– Я же не прошу тебя раздеться, детка, я просто хочу взглянуть на твою экзаменационную работу.
– Детка? Прощай, нахальство, здравствуй, бесцеремонность.
– Ты бы предпочла мисс? А может, мэм? Я бы обратился к тебе по имени, только не знаю, как тебя зовут.
– Естественно, не знаешь. – Она вздыхает. – Меня зовут Ханной. – Она делает многозначительную паузу. – Гаррет.
Ясно, я был ооочень далеко от «М».
От моего внимания не укрывается, с каким подтекстом она произносит мое имя, как бы говоря: «Ха! А вот я твое, козел, знаю!»
Девчонка собирает оставшиеся учебники и встает, но я не могу отдать ей ее работу, вместо этого я тоже поднимаюсь и начинаю листать страницы. Мое настроение опускается ниже плинтуса, потому что если Толберт жаждет получить вот такой анализ, то мне конец. Ведь я же не просто так оказался на историческом – я имею дело с фактами. С черным и белым. Вот это случилось тогда-то и тогда-то вот с этим человеком, и вот вам результат.
В работе Ханны полно теоретического дерьма, она расписывает, как философы отреагировали бы на различные нравственные дилеммы.
– Спасибо. – Я отдаю ей бумаги, затем цепляюсь большими пальцами за ремень своих джинсов. – Эй, послушай. Ты… могла бы… – Я пожимаю плечами. – Знаешь…
Ее губы дергаются, как будто девчонка сдерживает улыбку.
– Между прочим, я не знаю.
Я вздыхаю.
– Ты подтянешь меня?
В ее зеленых глазах – очень темного оттенка зеленого, я в жизни такого не видел, да еще и в обрамлении густых темных ресниц, – удивление сменяется скепсисом. |