Олеся Шеллина. Сделка
Пролог
Иногда меня посещают странные мысли: зачем мы рождаемся на этот свет? Ведь в конце всех нас ждет одно. Участок земли размером два на два, дорогой (или не очень) гроб и толпа людей, идущих за ним. Давайте начистоту: многим из них ведь совершенно наплевать на того, кто находится сейчас в этом последнем убежище. Они идут просто потому, что так надо, так принято. А кто и зачем это принял, никого особо не волнует. Просто жил себе человек, жил, и всё… Что ещё принято? Ах да. Несколько пластмассовых цветов или венок да мысли о скорых поминках, на которых есть что выпить и чем закусить. Люди подходят к родственникам ушедшего и выражают сочувствие совершенно равнодушными голосами. Мне в этом плане повезло. Я не видела, как хоронили Серёжу. Я в это время лежала в палате интенсивной терапии в больнице, где уже без малого восемь лет работала терапевтом. И людям, как всегда, было наплевать. Похоронили молодого, здорового мужчину, которому не исполнилось ещё и тридцати, и — забыли. Только сочувственные взгляды Димки заставляли меня рыдать по ночам в подушку и ухудшать мои показатели, и без того неважные. Димка — одногруппник, большой умница и просто хороший человек, ставший после окончания университета реаниматологом, зачем-то вытащил меня с того света. Меня смог, а вот Серёжу — нет. И нашего так и не родившегося сына тоже не смог. Его же и послали наши хирурги сообщить мне новость, что детей у меня больше не будет. Никогда. После аварии я провела в больнице два месяца. Потом Димка всё же согласился выписать меня домой. Правда, видно было, какие чудовищные сомнения его терзают. Перед самой выпиской он подвёл меня к зеркалу в ординаторской и заставил внимательно рассмотреть себя. — Смотри, куда отворачиваешься? Что ты видишь? Молчишь? Так отвечу. Ты видишь тень той молодой энергичной женщины, которой ты была ещё два месяца назад. Ты почему ничего не ешь? И даже не вздумай мне врать — Наташка тебя сдала с потрохами, — мой друг все больше и больше заводился, а я разглядывала себя в зеркале. Впалые щёки, бледная, почти прозрачная кожа, тусклые волосы, лихорадочный блеск в глазах. А похудела я до такой степени, что халат, который притащил мне Димка из дома, был обмотан вокруг меня на два оборота. «Можно в фильмах ужасов вампиршу, умирающую от гемоглобиновой недостаточности, играть, и даже грим не понадобится», — как-то отстранённо думала я, пытаясь удержаться на ногах. Слабость была такая, что хотелось сесть прямо на пол и никогда с него не вставать. — Дим, отпусти меня домой, пожалуйста, — прошептала я. Голос тоже претерпел изменения, стал каким-то каркающим, бьющим по ушам даже мне самой. — Хорошо, иди. Иди, и в ближайшее время не смей мне на глаза попадаться, пока с десяток килограмм не наберёшь, — Димка развернулся и вышел из ординаторской, громко хлопнув дверью. Я опустилась на продавленный диван, на котором коротали ночь дежурные хирурги. — Не увидишь, Дим. Скорее всего, не увидишь, — пробормотала я и, с трудом поднявшись, вытащила из шкафа свои вещи и начала одеваться. Джинсы сваливались. Мне пришлось вытащить ремень из Димкиных штанов, висящих здесь же в шкафу, и перепоясаться им. Слишком поздно я увидела, что на ремне висела поясная сумка, но сил снимать её у меня не было. Приедет и заберёт, а ключи от машины он всё равно в кармане носит. Свитер висел на мне как саван, а в дублёнку можно было ещё парочку таких же запихнуть. Собравшись и справившись с одышкой, я отправилась домой. Каким образом я оказалась в своей квартире — точно не помню, вроде бы, вызвала такси. Благо, в кармане лежали какие-то деньги. Сняв дублёнку и сапоги — просто кинув их на пол — я кое-как доползла до дивана и, свернувшись калачиком, задремала. |
